Сабина горько рассмеялась, глянув на улицу у нас за спиной, и стояла даже не шелохнувшись. Потом очнулась и перевела взгляд на нас.
– Входите, – велела она. – Входите, сюда.
Сабина развернулась, посмотрела на мою ногу, и я ее убрала. Девушка прошла обратно за стойку и подождала нас, а затем мы двинулись за ней на кухню.
Там было безупречно чисто, все приборы и столешницы из нержавеющей стали. Звук тут по качеству, как в жестянке, ужасный. Слишком много твердых поверхностей. Она дождалась, пока мы подошли, и сказала:
– Гретхен Тайглер заплатила мне, чтобы я убедила Амилу не подавать апелляцию. Мне заплатила наличными ее секретарь. Пришла сюда с деньгами в сумке и сказала, что Амиле надо только отсидеть свой срок и не подавать апелляции, и тогда эти деньги мои. Она открыла сумку и показала мне содержимое. Крупная сумма.
– И вы взяли деньги?
– Взяла. Ее было уже не спасти. Она умирает, но так мы сможем оплатить паллиативное лечение, когда в суде решат, что она уже на волоске. Так что я взяла деньги, подписала договор о неразглашении и открыла пекарню. Раз в месяц я навещаю Амилу и каждый день посылаю ей фотографии хлеба, показываю каждую утреннюю партию. А когда приезжаю ее навестить, если попадаю в день, когда она в силах разговаривать, мы говорим о хлебе, о пекарне и о пирожных.
– В силах разговаривать?
Сабина понурилась. Собравшись с духом, она перешла на шепот.
– Мигрени у Амилы, из-за чего она и убежала с Даны в Сен-Мартене, появились из-за опухоли мозга. Она умирает. Ее дважды оперировали, но опухоль все равно возвращается. На апелляцию уйдет много лет. Она не доживет до заседания суда. Будь она на свободе, можно было бы найти лечение получше, она могла бы сделать операцию за границей и, может, пошла бы на поправку. Но сложилось иначе. Она сидит в тюрьме, зато вот это все, – Сабина обвела рукой кухню, – это именно то, чего она хотела. Так что вы скажите там, – она ткнула мне в грудь, – скажите им. Скажите им, как я взяла у этой твари кровавые деньги и дала ей повод думать, что я предала Амилу, что меня всего-то надо было поманить деньгами. Пусть все так думают. Но мне не безразлично, потому что для моей Амилы я могу сделать только одно. Я встаю каждое утро в половине четвертого и пеку замечательный хлеб, и делаю это с любовью, ради Амилы. Я каждый день фотографирую этот хлеб, распечатываю фото и, прежде чем мы открываем двери для покупателей, кладу его в конверт и отправляю почтой Амиле, ведь читать она уже не может. Зато может смотреть на картинки. И вот я каждое утро отправляюсь на почту. Каждое утро целую конверт и шепчу ее имя. Моя Амила стоит десяти таких Гретхен Тайглер, и моя Амила умирает, а с ней умираю и я. А теперь выметайтесь отсюда и даже не думайте опять приходить.
Что мы и сделали.
На улице Фин достал из кармашка телефон, вытащил микрофон, положил его в мешочек и затянул шнурок. А затем убрал в карман.
– Не уверен, стоит ли использовать эту запись, – сказал он.
Наверное, мы оба слегка присмирели.
– Да. Лучше сотрем ее. Можно пересказать все самим.
Мы немного прошлись. Я размышляла о Сабине, о ее готовности к тому, что люди будут дурно думать, о непреклонности ее любви. Она могла соврать, но это, как мне кажется, вряд ли.
Тайглер беспощадно распоряжалась данной ей властью. Столько жизней исковеркала. У нее и тут могли быть шпионы, она могла уже узнать, что мы ходили к Сабине. Вдруг мы и ее подвергли ужасной опасности, одним уже разговором, как Джулию.
Я вдруг выпалила:
– Ну его на хрен, сил моих больше нет. Поеду в Париж, посмотрю в лицо хоть этой Гретхен Тайглер.
– Но ведь в Париже Дэми, – возразил Фин.
– Буду ему только рада.
Мы двинулись дальше, пытаясь понять, что теперь будет. Я думала, что Фин решит остаться или поедет к другу в Клермон-Ферран. Но он вдумчиво кивнул и сказал:
– Хорошо. Я с тобой.
В поезде в Париж я отправила эсэмэску Дофин Луар:
Буду завтра на вилле в Нейи. Передайте Гретхен, что я буду говорить только с ней.
Та ничего не ответила.
46
Мы снова напились, и снова в поезде, но в этот раз вышло тоскливее, Дэми-то с нами не было, и байки травить было некому.
В Париж мы приехали еще довольно поддатые.
Я искренне не понимаю, как мы очутились в таком дорогущем отеле. Не знаю, на такси мы добрались или как так получилось. От вокзала вроде бы далековато, чтобы добираться пешком. А может, и пешком дошли. Понятия не имею. Помню все отрывками.
Но мы туда добрались и поняли, что это гостиница, по огромной вывеске «ОТЕЛЬ», потому и зашли.