— Их консультируют. — Бергер достал сигару, прикурил. — Бывшие учителя, партийные работники и агрономы не знакомы со специальными методами полицейской работы. Я изучил материалы и уверен: в партизанских бандах есть профессиональные военные и засланные сюда чекисты, занимающиеся разведывательной деятельностью. Именно они и помогают вновь восстанавливать порванную сеть явок, тем более, что мы, как ни стараемся, но не уничтожаем ее всю целиком. Обязательно кто-нибудь да остается, ускользает и начинает все сначала. Да, упорство завидное, но в городе есть люди НКВД, которых пока не выявили или часть из них уничтожили, так и не сумев установить, кем они на самом деле являлись. Учителя и партийные работники, командующие партизанскими бандами и исполняющие там обязанности комиссаров, не смогли бы долго выстоять одни. Понимаете? Любой фанатизм — ничто без должного опыта подпольной работы, а советская разведка не простой противник, тем более, что они здесь действуют на своей территории. К началу решающей фазы операции все должно быть готово к полному уничтожению подполья в городе и, особо, к выявлению и захвату людей, связанных с НКВД. Это непременное условие, которое я поставил начальнику СС и полиции безопасности Лидену. Несколько одновременных ударов! В том числе и по лесным бандам, чтобы загнать их в болота или понудить уйти в другие районы. Пока этого не сделают, я не могу быть уверен в успехе. Вы сами не боитесь осечки?
— Исключено! — уверенно ответил Конрад.
— Посмотрим, — задумчиво протянул обер-фюрер, вертя на пальце платиновый перстень — подарок рейхсфюрера Гиммлера. — Долго еще ехать?
— Уже прибыли, — отозвался Бютцов, вглядываясь через плечо водителя в убогие домики деревеньки. — Здесь раньше было охотничье хозяйство поляков. Оно осталось почти нетронутым. Кабанов и оленей не обещаю, но зайцев могу гарантировать.
Машины свернули на узкую дорогу, обсаженную по краям старыми березами. На крыльце охотничьего домика, поджидая приезда гостей, стоял Сушков, обутый в валенки с обрезанными голенищами. Почтительно поклонившись, он открыл двери. Не взглянув на него, Бергер прошел внутрь.
Гостиная с большим камином и расставленными вокруг овального стола темного дерева стульями, обитыми лосиными шкурами, ему понравилась. В окна светило солнце, на стенах темнели пятна, оставшиеся от висевших там ранее портретов, и обер-фюрер подумал, что если бы не война и приведшие его сюда важные дела, было бы хорошо провести несколько дней в этом старом доме.
Это ведь великолепное удовольствие — разжечь дрова в камине, усесться в кресло, вытянув к огню усталые ноги, выкурить сигару, отдыхая от забот и наблюдая, как тихо угасает за окнами вечер, незаметно переходя в ночь, приносящую легкий морозец, сковывающий до утра раскисшую грязь и лужи. Свежий деревенский воздух, охота, жаркое, рюмка водки перед ужином, дружеская беседа…
— Канихен, принесите из машины ружья, — не оборачиваясь, приказал обер-фюрер, точно зная, что телохранитель стоит у него за спиной. — Клюге останется здесь, пусть ждет нашего возвращения.
Бютцов подошел к окну, поглядел во двор. Канихен подскочил к машине, вынул из багажника футляры с охотничьими ружьями, смеясь, что-то сказал стоявшему у крыльца Клюге. Тот знаком подозвал к себе Сушкова и угостил его сигаретой…
Обедали поздно, да и обед ли это был или ранний ужин? Раскрасневшийся, разрумянившийся от ветра и свежего воздуха, обычно бледный, Бергер сидел за столом в распахнутом меховом жилете, разогретый выпитым вином и удавшейся охотой.
Бютцов сам ухаживал за высоким гостем, подкладывая ему на тарелки лакомые куски зайчатины, с радушной улыбкой предлагая отведать истинно русских закусок — квашеной капусты с яблоками и соленых грибов. Обер-фюрер охотно пробовал, пил водку, шутил, и Конрад тихо радовался, что наконец-то исчезла холодноватая сдержанность, так присущая Бергеру, уступив место благодушию и родственной приязни.
— Война непозволительно затянулась, — попыхивая сигарой, доверительно говорил обер-фюрер. — Всегда приятно вести короткие, победоносные войны, а не затяжные, связанные с огромными потерями. Вы здесь, к счастью, еще не знаете выматывающих душу налетов английской авиации. Хотя трудно сказать, что хуже — партизаны или бомбежка.
Конрад, рассеянно улыбаясь, согласно кивал и подливал гостю вина, не забывая наполнять и свою рюмку. Сизыми слоями плавал в гостиной сигарный дым, желто светилась сквозь него лампа, а Бергер говорил: