— Кажется, вы начинаете злоупотреблять моим доверием?
Дмитрий Степанович встал, пытаясь в сумраке прихожей разглядеть выражение глаз своего странного шефа, но тот, уже повернувшись к нему спиной, бросил»
— Подайте пальто. Мы возвращаемся в город. Поедете в машине охраны. И… не суйте никуда свой нос Сушков, а то потеряете его вместе с головой. Ясно?
Он шел, меся разбитыми рыжими сапогами талый снег, смешанный с грязью на раскисшей дороге. Идти со связанными за спиной руками было тяжело и неудобно, ноги скользили, расползаясь в стороны на жидкой грязи, под которой местами лежал непротаявший лед, но он шел, зная, что если упадет, то могут и не довести, пристрелить без всякой жалости, а жить очень хотелось.
Почему-то вдруг вспомнилась слышанная в детстве поговорка «Сей в грязь — будешь князь». Скоро ли начнут сеять? Небо над головой высокое, голубое, чистое; снег почти стаял, но в кюветах и под деревьями он еще держится темными пластами — тяжелыми, холодными. Оттуда веет сыростью и призраком возвращения метелей: зима еще окончательно не сдалась, может вернуться с ледяными ветрами, поджать льдом лужи и грязь, запорошить землю снегом — колючим, жестким.
— Ну, сталинский сокол! Шагай! — ткнули его в спину, зло и сильно, так, что он едва удержался на ногах.
«Развлекаются, сволочи, — подумал он о полицаях. — Нажрались самогонки и изгаляются».
Конвоиры, шагавшие сзади, закурили. Табачный дымок защекотал ноздри, вызвав мучительное желание затянуться хоть разок, но он только сглотнул слюну и стиснул зубы, — кто же ему даст покурить? Эти, одетые в темные шинели злобные мужики с винтовками? Нет, от них дождешься, ткнут еще горящей цигаркой в губы и потом долго будут сгибаться от животного хохота, радостно хлопая себя по ляжкам. Лучше терпеть…
Утро двадцать второго июня сорок первого он встретил на пограничной заставе — прослужил год, собирался жениться, писал письма девушке в Ленинград, звал приехать к нему, но все получилось иначе. И принял лейтенант погранвойск Семен Слобода свой первый бой. Как ему в тот день удалось остаться в живых, выбраться из кромешного ада? И сейчас трудно поверить, что выжил, выбрался.
Бой с наступающими немцами застава вела в окружении. Подробности того страшного дня он помнил плохо: вокруг горело, ухали взрывы, без конца трещали выстрелы, стонали раненые. Убило пулеметчика, и он лег за «максим»: стрелял, пока не кончились патроны, потом взял винтовку. Когда патронов ни у кого уже не осталось, командир вывел из полыхавшей конюшни тревожно ржавшего единственного уцелевшего коня, вскочил в седло, взмахнул шашкой — он раньше был кавалеристом — и повел их в последнюю атаку. Горстку измученных, раненых пограничников.
Немцы не стреляли. Видимо, они онемели от такого — пошатываясь, на них шли пять-семь человек с винтовками наперевес, направив в сторону врага примкнутые штыки, а впереди, на коне — командир с обнаженным клинком в руке.
Их хотели взять живыми. Командир чертом вертелся в седле, зарубил двоих, но его скосили вместе с конем автоматной очередью. Семен взял на штык рослого немца, наверное, не рассчитал удара, и штык застрял в теле врага. Он нагнулся, чтобы поднять оружие убитого, но получил сильный удар по голове.
Очнулся ночью. Кругом лежали убитые — свои и чужие. Где-то неподалеку раздавались голоса — бродили немецкие похоронщики.
Прислушиваясь к звукам чужой речи, лейтенант Слобода определил, куда ему надо ползти, чтобы не попасть в руки врага. По дороге к зарослям кустов он прихватил автомат убитого немецкого солдата и забрался в бурьян. Маленько отдышавшись, попробовал встать. Голова жутко болела, до нее нельзя было дотронуться даже, кончиками пальцев — тут же словно взрывался в ней снаряд, грозя разнести череп на куски. Опираясь на попавшую под руку палку как на костыль, он медленно побрел к знакомому хутору.
К утру добрался до жилья, постучал в окно. Хозяева перевязали ему голову, дали хлеба и показали заброшенную лесную дорогу, ведущую на восток. Уже выйдя на нее, он обнаружил, что многоопытный хуторянин, пока его жена бинтовала раненому голову куском чистого полотна, успел спороть с гимнастерки пограничника петлички с кубарями.
Так и блукал он от одной глухой деревеньки к другой почти неделю, пока не наткнулся на небольшую группу окруженцев. Дальше пошли вместе. При переходе через шоссе напоролись на немцев и в скоротечном ночном бою потеряли почти половину группы.