Перед войной судьба опять повернулась: вызвали в лагерную канцелярию, отправили по этапу в тюрьму, где сообщили, что его дело пересмотрено, обвинения сняты и он реабилитирован. Сушков не знал, что новый нарком внутренних дел дал указание реабилитировать некоторых заключенных, якобы исправляя «ошибки ежовщины».
В Москву поехать не разрешили, и тогда он отправился в Белоруссию. Хотелось в последний раз встретиться с Марией и поглядеть ей в глаза: ничего не говоря, ничего не спрашивая, просто поглядеть и все. Но Мария уехала неизвестно куда с новым мужем.
На работу Сушкова никто не брал. Он начал пить, опустился, бродяжничал, рискуя вновь оказаться в лагере. Дороги привели его в недавно воссоединенные районы. В большом мире шумели грозные события, надвигалась война, но Дмитрию Степановичу было все равно: если ему сообщили, что даже дочь отреклась от отца, а жена написала на него донос. Кому же теперь верить? В один из дней, шагая по дороге, о-н и не предполагал, что судьба его сегодня вновь повернется.
Обогнала машина и неожиданно притормозила. Сушков отступил к покрытым пылью придорожным кустам, — в черных легковых автомобилях ездило только начальство высокого ранга, а такие встречи не могли ему сулить ничего хорошего. Он настороженно глядел на вылезшего из машины седого мужчину в полувоенном френче и «партийной» кепке с матерчатым козырьком.
— Не узнаешь? Вот как довелось свидеться… Ну, здравствуй, комвзвода Сушков! — и он протянул руку.
И тогда Дмитрий Степанович узнал. Комиссар Чернов, Петр Чернов, только постаревший, поседевший, с лицом, изрезанным морщинами, и орденом на френче.
Бывший комиссар помог ему устроиться на лесоразработках конторщиком. Сушков рассказал ему о себе все, без утайки, да и чего теперь таиться, особенно после лагеря? Чернов, слушая его, хмурился, кусал губы, но все же помог. Дали и комнатушку в старом деревянном доме — какое-никакое, а жилье.
Война грянула неожиданно. В армию Сушкова не призывали по возрасту и по причине искалеченной ноги. Но для него совершенно неожиданно открылся свой фронт, необычный и опасный.
Однажды поздно вечером пришел незнакомый человек и пригласил прогуляться, сославшись на поручение Чернова. Дмитрий Степанович пошел. Его привели в маленький домик, утопавший в зелени, где за столом в просто убранной комнате сидел сам Чернов и еще один мужчина в штатском.
Чернов начал с того, что Сушков не имеет права в такое время таить в себе обиды, а должен доказать самому себе и другим, что он честный человек и патриот. Дмитрий Степанович кивал, не понимая еще, куда клонит бывший комиссар. А тот вдруг предложил ему остаться, не уходить с отступающими частями и беженцами, но дождаться немцев и поступить к ним на службу.
— Биография у тебя, Дмитрий, уж больно подходящая. И языком ты ихним свободно владеешь. Разворачивается партизанское движение, можешь оказать неоценимую помощь. Мы тебе верим, иначе не позвали бы, не предложили. Учти, дело опасное и непростое. Подумай. Это, — он показал на сидевшего рядом с ним мужчину в штатском, — начальник разведки создаваемого партизанского соединения. Если согласен, то он все подробно объяснит. Дело добровольное, откажешься — никто не осудит.
Дмитрий Степанович согласился. Получил пароль для связи и остался в городе. Через несколько дней в него вошли немцы.
На глаза новым властям Сушков не лез, делал так, как учил его начальник разведки, назвавшийся Иваном Колесовым. Немцы нашли бывшего конторщика сами, вызвали его в комендатуру и предложили сотрудничество в качестве переводчика городской управы. Рассказывал он о себе все, как есть, умолчав только о встречах с Черновым. Офицер сочувственно кивал и заверял, что теперь «новый порядок» и страдания господина Сушкова кончились навсегда. Важно только быть предельно искренним и честным в службе.
Работал Дмитрий Степанович в городской управе. Сначала в отделе жилой площади, был и такой, потом на бирже труда. По совету Колесова осторожно подсказал немцам про лесоразработки, сославшись на то, что в лагере приобрел определенный опыт по этой части.
Связи с подпольем или партизанами ждал долго, очень долго. Доходили слухи о боевых действиях отряда Чернова и Колесова, косились на переводчика соседи, один раз вымазали ему дерьмом двери новой предоставленной немцами квартиры, но Сушков терпел. Чернов говорил на прощание, что война, наверняка, предстоит долгая, страшная, можно и погибнуть, оставшись в глазах окружающих немецким прихвостнем и предателем, но дело бросать нельзя ни под каким видом.