Отт заявил, что он не мог получить информацию по этому вопросу непосредственно из Берлина, а имеет только информацию Шолля.
В беседе с Шоллем я установил, что немцев в вопросе о выступлении против Красной Армии привлекает факт большой тактической ошибки, которую, по заявлению Шолля, сделал СССР.
Согласно немецкой точке зрения, тот факт, что оборонительная линия СССР расположена в основном против немецких линий без больших ответвлений, составляет величайшую ошибку. Он поможет разбить Красную Армию в первом большом сражении. Шолль заявил, что наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии".
15 июня 1941 года Зорге шлет новое сообщение:
"Германский курьер сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает, будет война или нет".
И наконец, шифрограмма от 20 июня 1941 года:
"Германский посол Отт сказал мне, что война между Германией и СССР неизбежна".
До сих пор остается загадкой, почему эти донесения не достигли цели. Не были услышаны? Или Сталин им не поверил?
Существует, по крайней мере, несколько шифрограмм, поступивших от Зорге, с резолюциями руководителей Разведывательного управления, означающими, что информация частично или полностью была доведена до высшего руководства Советского Союза, включая Сталина. Более того, на одном из таких сообщений есть собственноручная резолюция Сталина: "Мой архив. Сталин".
Известно было Сталину и кто скрывался под псевдонимом "Рамзай". Так, во всяком случае, считает ветеран советской военной разведки, генерал-майор в отставке Михаил Иванович Иванов. Молодым офицером он пришел в 1940 году в центральный аппарат РУ, в его Восточный отдел. "И вот в одно из моих ночных дежурств, — вспоминает Михаил Иванович. — От Поскребышева — секретаря Сталина — поступило срочное распоряжение доставить личное дело Зорге для просмотра Сталиным. Что и было исполнено".
Сегодня мы знаем, что накануне войны донесения о готовящемся гитлеровцами нападении на Советский Союз поступали в Москву не только от Зорге. Сведения поступали от таких ценных источников, как "Старшина" — Харро Шульце-Бойзен — немецкий офицер, служивший в министерстве германской авиации и имевший доступ к государственным секретам третьего рейха; "Корсиканец" — Арвид Харнак — активный антифашист, один из руководителей известной организации "Красная капелла", работал в германском министерстве экономики; "Старик" — Адам Кукхоор — один из руководителей группы берлинских антифашистов, оказывавших помощь советской разведке.
Агентурные сообщения приходили из Лондона, Праги, Варшавы, Хельсинки.
Здесь уместно воспроизвести рассказ Елисея Тихоновича Синицына, возглавлявшего резидентуру внешней разведки НКВД в Хельсинки в 1939–1941 годах. За одиннадцать дней до нападения Германии на Советский Союз его агент по кличке "Монах" сообщил о скрытно подписанном между Германией и Финляндией соглашении об участии Финляндии в войне гитлеровской Германии против России, которая начнется 22 июня. Незамедлительно в Москву на имя Берии ушла телеграмма-"молния", в которой дословно было изложено сообщение "Монаха".
После того как война началась, вернувшийся в Москву Синицын попытался выяснить судьбу своего сообщения. Вот как он вспоминает об этом:
"С первых минут на работе мне не терпелось выяснить: была ли доложена Сталину информация "Монаха" от 11 июня о начале войны гитлеровской Германии 22 июня 1941 года. Для выяснения этого я поспешил встретиться с начальником разведки Фитиным. Принял он меня радушно, мы дружески обнялись. Я попросил его ознакомить меня со всеми записками, посланными в Политбюро, составленными на основании материалов, полученных Центром от нас за четыре последних месяца…
— Твое недоумение, — сказал он, — понимаю… Твоя информация от 11 июня в тот же день за подписью наркома была направлена Сталину, но реакции не последовало. 17 июня нарком Меркулов рано утром позвонил мне и предложил срочно подготовить все материалы, полученные от резидентур о подготовке немцев к войне против нас, для личного доклада Сталину в тот же день. Воспользовавшись предстоящей встречей, — продолжал Фитин, — я собрал все шифровки последних дней, в том числе и сообщение "Монаха" от 11 июня… чтобы лично доложить Сталину и рассказать об источниках, если потребуется.
Ровно в 12 часов дня вошли в кабинет, где Сталин, покуривая трубку, медленно прохаживался. Заметив их, он обратился прямо к Фитину и предложил докладывать только суть информации — кто источники и их надежность с точки зрения преданности Советскому Союзу. Сначала Фитин коротко пересказал содержание материалов, полученных из Берлина от моего коллеги накануне вечером, подробно рассказал об источниках его информации, затем почти текстуально доложил телеграмму из Хельсинки от 11 июня, в которой сообщалось о предстоящем нападении немцев на Советский Союз 22 июня, добавив, что финские войска уже сосредоточиваются полукругом возле нашей военно-морской базы Ханко, расположенной на юго-западном побережье Финского залива.
Информацию из Берлина и Хельсинки Сталин выслушал, продолжая ходить по кабинету, иногда останавливаясь и внимательно разглядывая докладчика. Когда же Фитин начал характеризовать источники, сообщившие информацию из Берлина, Сталин подошел к нему почти вплотную и заставил подробно рассказывать о каждом из них. Когда информация из Берлина была закончена и выслушаны сведения о каждом источнике ее, Сталин сказал, что эти материалы надо перепроверить через другие надежные источники и лично доложить ему. При докладе информации из Хельсинки Фитин сказал Сталину, что 11 июня источник "Монах" сообщил о подписании соглашения о вступлении Финляндии в войну против СССР на стороне Германии, которая начнется 22 июня, Сталин резко спросил:
— Повторите, кто сообщил вашему источнику эту информацию.
— Информация получена "Монахом" от "П", присутствовавшего при подписании соглашения с немцами о вступлении Финляндии в войну с СССР на стороне Германии, — сказал Фитин, добавив при этом, что "Монах" надежный источник.
Других вопросов Сталин не задавал.
Далее Павел Михайлович по-дружески сообщил мне, что его удивило отношение Сталина к докладу агентурных материалов, в которых ясно и однозначно сообщалось о нападении гитлеровской Германии и Финляндии на СССР 22 июня 1941 года. Слушая его доклад, Сталин проявлял какую-то торопливость, вялую заинтересованность и недоверие к агентам и их донесениям. Казалось, что он думал о чем-то другом, а доклад выслушал как досадную необходимость…"
Сам Сталин скажет позже, в августе 1942 года, во время встречи с Черчиллем в Москве: "Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но думал, что мне удастся выиграть еще полгода".
Это подтверждает и Молотов: "В смысле предотвращения войны все делалось для того, чтобы не дать повод немцам начать войну… Оттяжка была настолько для нас желательна, еще на год или на несколько месяцев. Конечно, мы знали, что к этой войне надо быть готовым в любой момент, а как это обеспечить на практике? Очень трудно".
Выиграть время, любым способом отдалить военное столкновение — вот чего добивался Сталин. Отсюда его чрезвычайная осмотрительность, настороженность, подозрительное, а порой просто опасливое отношение ко всему, что, по его мнению, могло осложнить советско-германские отношения, спровоцировать вооруженный конфликт.
Как все это похоже на события недавнего прошлого — американскую военную операцию против Ирака под кодовым наименованием "Страх и трепет". Мало кто сомневался, что Америка нападет на Ирак, да и сам Саддам Хусейн не питал иллюзий на этот счет, однако шел на беспрецедентные уступки Бушу, запустил на свою территорию международных инспекторов с неограниченными полномочиями. Расчет был на международное общественное мнение, на то, что его удастся повернуть на свою сторону. И, как мы видели, в какой-то мере ему это удалось сделать.