Немодное это у нас слово — «провинция». Принято говорить: «периферия», «периферийный театр». Часто, критикуя какой-нибудь московский или ленинградский театр, говорят: «Какой он провинциальный!» И вкладывают в это определение и дешевое подражание новым веяниям в режиссуре, актерской игре, сценографии, и старый, пропылившийся бархат кулис. Отсутствие интеллектуального начала. Плохой вкус. И желание любой ценой быть современным, часто путая при этом современность с модой. Словом, все, что угодно, оказывается, может вместить этот тихий и скромный с виду эпитет — провинциальный.
А я люблю театральную провинцию. Это моя юность, и этим для меня все сказано. Сужу по своему скромному актерскому опыту: провинциальный театр — это ежедневный тяжелый труд и фанатичная преданность делу. Это одна из традиций русского театра. Помните, как написал провинциальных актрис А. Н. Островский — Негину, Кручинину? А Несчастливцев в «Лесе» говорит: «Да понимаешь ли ты, что такое драматическая актриса? Знаешь ли ты, Аркашка, какую актрису мне нужно? Душа мне, братец, нужна, жизнь, огонь».
И какие бы гримасы ни корчила актерская биржа, для меня «провинциальный» применительно к театру заключает три слагаемых таланта — душа, жизнь, огонь. В русской театральной провинции рядом с большими талантами служат Счастливцевы и Несчастливцевы, артисты хорошие и плохие, талантливые и бесталанные, но все они составляют актерское товарищество, которое строит театр.
В начале пятидесятых годов я бывала на бирже до тех пор, пока не стала помощником режиссера на телевидении. Искала я работу вместе с мужем, начинающим режиссером. К молодой героине проявляли интерес (это одно из самых дефицитных амплуа), но как только узнавали, что она претендует на приглашение вместе с молодым режиссером, интерес сразу пропадал.
Так что на вопрос: «Получи я в то время приглашение в театр, уехала бы?» — ответила бы: «Да».
Но тогда на другой вопрос: «А как бы сложилась моя жизнь? Стала бы я актрисой?» — «нет» сказать страшно. А сказать «да» не решусь. Я рискую говорить об этом, получив звание народной артистки СССР. Но звание это по-своему проецируется на мою профессию, актерская природа проявляется и у диктора, у ведущей, но иначе, нежели в театре. Я благодарна судьбе, бросившей меня в «телевизионные объятия».
Магия телевидения постепенно завораживала меня. Однажды я читала письма К. С. Станиславского, одно из которых особенно привлекло мое внимание.
Константин Сергеевич писал человеку, который мечтал о сцене: «Из своего опыта я вывел следующее… Стоит идти на сцену, когда убедишься в необоримой любви к ней, доходящей до страсти. В этом положении не рассуждаешь, есть талант или нет, а исполняешь свою природную потребность… Энергия и страстное отношение к делу искупят известную долю недостатка таланта».
Стремление к сцене у меня не перешло за рубеж молодости. Как хорошо, что его величество Случай в виде приглашения в театр остался за телевизионной проходной на Шаболовке.
ТЕТЯ ПАША И ТЕТЯ КЛАВА
В те годы пропуска у нас проверяли пожилые женщины. Крепко сбитые, с внушительными фигурами, они носили темно-синие, почти черные шинели с петличками, обшитыми зелеными кантиками. Широкие кожаные пояса туго затянуты, на поясе кобура. Назывались они военизированной охраной, а для нас
— просто тетей Пашей и тетей Клавой. Службу свою они знали, пропуска проверяли исправно — ни Олю Чепурову, ни Нину Кондратову без удостоверения ни за что не пропускали.
Однажды мне был преподан урок. Тороплюсь на передачу, пропуск на самом дне сумки, искать некогда.
— Добрый день, тетя Паша! — и пытаюсь проскользнуть.
Не тут-то было.
— Леонтьева! А ты слышала, у самого Ленина в Кремле пропуск проверяли!
Возразить мне было нечего.
Здоровались с нами вахтеры по-свойски, они знали все про нас: у кого какая семья, хороший ли муж, кто собирается замуж. Были у них свои симпатии, но все любили Олю Чепурову — за русскую красоту, за косы, уложенные вокруг головы, за теплоту и душевность, которые она излучала. На экране Оля словно светилась. (Техника тогда была несовершенная, изображений Оли на телевизионном экране не сохранилось.) Но у вахтеров были свои критерии: душевная — значит хороший диктор.