С губ ее сорвался истерический смешок. Аметистовые глаза затуманились слезами. О, как порадовалась бы Росаура этой фразе в устах высокого красавца-англичанина!
— Нет, не сестра-близнец, — еле слышно прошептала Анхела. — Это моя мать.
«Моя бедная, погибшая, затравленная мать», — мысленно добавила она. Воцарилось гробовое молчание.
— Мать, — повторил Клайв, — так, словно впервые слышал это слово. — Ты хочешь сказать, что ты и Бенавенте…
Он умолк на полуслове. Анхела подняла глаза. Наверное, впервые в жизни для Клайва Риджмонта мир словно перевернулся и земля ушла из-под ног. Бледный как мертвец, он в ужасе глядел на собеседницу, не в силах подобрать слова.
— Что? — возмущенно вскричала она. Кто-кто, а Анхела отлично понимала ход его мыслей. — Что мы сговорились — и обвели всех вокруг пальца? Да, — не без гордости призналась она. — Позировала ли я для Ренана в обнаженном виде? Нет, не позировала. Ренан Бенавенте и моя мать были любовниками больше десяти лет! Он ее обожал. И, — нет, прежде чем колесики в твоей голове закрутятся в ненужном направлении, — Ренан вовсе не укладывал в свою постель одновременно мать и дочь!
— Я вовсе не имел в виду… — хрипло начал Клайв.
— Ты всегда воображал самое худшее! — яростно отпарировала она. — С самого начала ты принял как данность, что мы с Ренаном когда-то были близки. Но Ренан мой друг! — бушевала Анхела. — Верный, преданный, самый лучший друг! Он вошел в нашу жизнь именно тогда, когда нам отчаянно требовался защитник — любящий, нежный, самоотверженный! Он и я, мы ухаживали за моей матерью, когда она заболела! Ее мучительный недуг затянулся на годы! И вот тебе — результат этих кошмарных лет! — Дрожащей рукой Анхела указала на картину. — Мама хотела, чтобы Ренан запомнил ее такой. Не увядшим, измученным призраком последних отпущенных ей месяцев!
В аметистовых глазах стояли слезы. Молодая женщина отвернулась; грудь ее бурно вздымалась, щеки полыхали огнем.
— Так что Ренан увековечил ложь, — скрипнул зубами Клайв.
— А если и так? — отпарировала Анхела. — Кому какое дело, если этот вечно прекрасный образ не отражает грубую, безжалостную действительность?
— Вот откуда взялся образ зеркала, — задумчиво протянул Клайв.
— Да, — подтвердила молодая женщина, мысленно отдавая должное его проницательности. — Ренан умел нарисовать ее по памяти. Он безумно ее любил…
— И, однако же, нимало не колеблясь, продал картины, как только подвернулась возможность, — цинично напомнил Риджмонт. — И выдавал тебя за нее, чтобы придать истории пикантности и разрекламировать серию!
— Я не говорю, что Ренан Бенавенте безупречен, — топнула ногой Анхела. — Между прочим, картины выставлялись еще до того, как мать умерла! По ее же просьбе! Для ее удовольствия! Ее ужасно забавляло, когда люди принимали меня — за нее! А мы с Ренаном готовы были на все, чтобы напоследок ее порадовать! — Ослепительно-яркие, фиолетовые глаза вызывающе вспыхнули.
А зеленые, напротив, превратились в лед.
— Это все замечательно… Но тебе не кажется, что мне ты могла рассказать всю правду, как есть?
— А зачем бы? — яростно запротестовала она. — Ты получил, что хотел. Тебе была нужна нарисованная красавица. А я, — живая, настоящая, наделенная чувствами и душой, — тебя нисколечко не интересовала!
— Это неправда! — вспыхнул Клайв.
— Правда, — настаивала Анхела. — Ты всегда гордился тем, что увел у Бенавенте его роскошную сексапильную натурщицу! Не будь скандальной славы, не было бы и желания! Я всегда это знала.
Риджмонт промолчал. И для нее молчание это оказалось красноречивее слов. В последний раз оглянувшись на портрет матери, Анхела ласково провела пальчиком по родимому пятнышку на плече, грустно улыбнулась, чуть слышно шепнула: «Я люблю тебя, мамочка», — и, до боли сжав кулачки, направилась к двери.
— Куда ты?
— Домой, — отозвалась она, не оборачиваясь. — Здесь для меня не осталось ничего.
— Здесь остаюсь я, — глухо напомнил Клайв.
— Ничего подобного, — покачала головой Анхела. — Ты стоишь один на недосягаемой высоте. И мне до тебя не дотянуться. Это называется «социальная лестница». Ты порою спускаешься на нижнюю ступеньку, поразвлечься с представительницами «низов», а вот возвысить подружку до верхней ступени — это уж извините! — Молодая женщина горько рассмеялась. — Риджмонты женятся только на ровне. И милая маменька ждет от тебя именно этого.
— Оставь мою мать в покое, — рявкнул он.
— Но почему бы? — Анхела стремительно развернулась. Лицо Клайва дышало холодной отчужденностью: словно он уже взбирается вверх по пресловутой лестнице, с каждым шагом отдаляясь от нее. — По чести говоря, я даже благодарна твоей матери за ее сегодняшнюю выходку. Миссис Риджмонт привела меня в чувства, если угодно; заставила оглядеться и понять, что здесь, с тобой я просто-напросто зря растрачиваю жизнь.
— Зря растрачиваешь? Но почему? Не потому ли, что я до сих пор не сделал тебе предложения? — презрительно бросил он в ответ. — Я так понимаю, год назад ты поставила на меня все, что у тебя есть? Дай мужчине то, что ему вроде бы позарез нужно. Лги ему, води его за нос, уповая, что в один прекрасный день сорвешь банк и, став законной супругой миллионера, приберешь к рукам все его состояние. Так?
— Ах ты, самовлюбленный ублюдок! — яростно воскликнула она. — Я сделала ставку на любовь! Надеялась, глупая, что моя любовь настолько сильна, что пробудит к жизни хоть искру ответного чувства! Но этого не произошло, верно, Клайв? — Глаза ее заблестели, затмевая бриллиант на груди. — Даже спустя год нашей совместной жизни ты приходишь в ужас при одной только мысли о родительском неодобрении и поливаешь меня презрением за то, что у меня, видите ли, хватило самонадеянности считать, будто я достойна стать твоей женой!
— Я не тебя в тот момент стыдился! — негодующе выкрикнул Клайв. — Я устыдился собственной матери!
Но слова его упали в пустоту. Анхела скрылась за дверью. Секунд пять он стоял на месте, кипя от бессильной ярости: пусть себе уходит, гордясь собственной так называемой правотой! Но тут Клайв вспомнил про оставшийся в спальне чемодан: запаковать его — дело нескольких минут!
С губ его срывались проклятия. В груди бушевали обида и гнев. Но страх уже погнал его вперед. О, что за ненавистная, что за кошмарная гамма чувств!
Разумеется, Анхела оказалась в спальне. И уже закрывала треклятый чемодан.
— Хорошо, твоя взяла! — исступленно выкрикнул Клайв. — Выходи за меня замуж! Если для того, чтобы прекратить это безумие, нужно предложение руки и сердца… Выходи за меня замуж, слышишь?
Анхела обернулась. Лицо ее побелело как полотно… такой безжизненной белизной сверкает снег на вершинах далеких гор. А потом… хлынул дождь. Бездонные аметистовые глаза переполнились слезами, а губы беспомощно задрожали.
Потрясенный ее реакцией, Клайв застыл на месте. Молодая женщина нервно дернула заевший замочек, оттолкнула чемодан в сторону — и шагнула навстречу человеку, только что сделавшему ей предложение. Сердце его остановилось в груди, во всем теле ощущалось болезненное покалывание, точно от укусов миллионов пчел. Оказавшись с Клайвом лицом к лицу, она помедлила, не сводя с его лица жутких, расширенных, наполненных слезами глаз.
— Чтоб тебе сгореть в аду, Клайв! — глухо прошептала она, оттолкнула его в сторону — и исчезла за дверью.
На то, чтобы прийти в себя, ему потребовалось несколько секунд. К тому времени дверь в дальнем конце коридора хлопнула, в замке повернулся ключ. Оглядывая оставленный Анхелой хаос, Клайв внезапно почувствовал себя точно среди руин. Беспомощность, безнадежность…. упрямое нежелание примириться с тем, что жизнь лежит в дымящихся развалинах…
Наконец, Клайв очнулся от ступора. Осторожно переступая через валяющуюся на полу одежду, дошел до кровати. Сел, закрыл лицо руками.