— Мне очень жаль, — начала было Анхела. — Я…
— Никогда больше не говори мне этих слов, — резко оборвал ее Клайв. — Тем более по-английски. — Он передернулся. — Они всякий раз будут напоминать мне про твое холодное, бесчувственное, жестокое «прощай».
Конечно, Клайв имел в виду записку! У Анхелы комок застрял в горле. Она заглянула в изумрудно-зеленые, омраченные болью глаза — и чуть было не повторила запретных слов. Но удержалась — и вместо того вложила обуревающие ее чувства в нежный, трепетный, покаянный поцелуй.
Один легкий поцелуй повлек за собою другой, более затяжной и жадный, и вскорости в крови разгорелось пламя желания. И вот одежда упала на пол, и влюбленные принялись неспешно ласкать друг друга, заново узнавая и оценивая то, что едва не утратили.
Да, только это ей и нужно, говорила себе Анхела. Ей необходимо, чтобы этот мужчина смотрел на нее вот так, как сейчас, прикасался к ней так, как сейчас… хотел ее, нуждался в ней, не мог с ней расстаться! А все остальное — это лишь поощрительный приз, если угодно! Ведь в глазах его она читала любовь, пусть даже Клайв не спешил облечь свои чувства в слова.
Но, как сама она только что продемонстрировала, в словах надобности не было, пока в мире существовали и другие способы открыть свое сердце. Это — особый, неповторимый, бесценный дар, — дар, врученный только им двоим. Они предались любви — точно в первый раз. И по мере того, как один день неспешно перетекал в другой, Анхеле все больше казалось, будто у них — медовый месяц. Ведь они относятся друг к другу с такой трепетной нежностью, избегая всего, что могло бы омрачить их блаженство!
В конце концов, зачем нужна помолвка? На что сдалось предложение руки и сердца? Так, как есть — куда уютнее, куда отраднее. Именно такова и должна быть истинная любовь.
В понедельник Клайв вновь отправился на работу — со спокойной душой, зная, что, когда бы он ни вернулся, он застанет любимую дома. Анхела же с энтузиазмом принялась переоборудовать комнату для гостей в художественную мастерскую. Во вторник обе картины исчезли из прихожей, и молодая женщина мысленно взяла этот факт на заметку, собираясь спросить у Клайва, куда это они делись. Однако, вернувшись тем вечером, Риджмонт с порога вручил ей письмо от Анхеля Дорадо, — и все прочее вылетело у Анхелы из головы. В письме сеньор Дорадо признавал ее своей дочерью, просил прощения за свою возмутительную выходку и предлагал официально объявить о своем отцовстве, буде она того захочет.
— Ты его что, запугал? — осведомилась она у Клайва.
— Всего лишь помог ему понять собственные ошибки, — саркастически хмыкнул Клайв. — В конце концов, ты заслуживаешь, чтобы тебя оценили по достоинству. А уж что ты по этому поводу предпримешь, это зависит от тебя самой — и только.
— Стало быть, ты не будешь принуждать меня сделать публичное заявление? — В словах Анхелы явственно прозвучал вызов, и Клайв не замедлил успокоить любимую:
— Мне этот человек не нужен, родная, — тихо, но твердо проговорил он. — Я просто подумал, вдруг в один прекрасный день ты захочешь узнать его ближе.
— Ни за что! — отрезала Анхела. — У меня при одном упоминании его имени мурашки по коже бегают.
— Тогда спрячь письмо и забудь о нем, — посоветовал Клайв. — Он никогда больше тебя не потревожит, обещаю.
И Анхела в очередной раз задумалась про себя, какой такой властью обладает Клайв над самодовольным Анхелем Дорадо, чтобы диктовать ему условия? Какое оружие пустил в ход молодой Риджмонт, чтобы защитить свою возлюбленную? Но молодая женщина ни о чем не стала спрашивать. Зачем отравлять свое счастье вопросами, ответы на которые ей, по сути дела, не нужны?
В среду, как и планировалось, они поужинали с Крисом и Эстрельей, только что возвратившимися с морского побережья. Эстрелья сияла от счастья. Черные глаза ее искрились восторгом: она видела, что Анхела и Клайв решили, наконец, свои проблемы, в чем бы те ни заключались. Вечер прошел восхитительно. Словом, так, как встарь.
На протяжении всего четверга и пятницы Анхела обустраивалась в своей новой студии. Раз или два она с грустью вспомнила о маленькой черной коробочке, исчезающей в кармане у Клайва. Но тут же брала себя в руки и с удвоенной энергией принималась за дело. Она всем довольна. Она счастлива. Клайв всякий день и час дает ей понять, что Анхела Бланес — неотъемлемая часть его жизни. Клайв ее любит: в этом нет ни малейших сомнений.
И тут Клайв сам все испортил.
Все произошло так неожиданно, что Анхела даже не успела морально подготовиться к удару. И неудивительно: ведь целую неделю она жила в своем маленьком, искусственно созданном, изолированном мирке иллюзий и грез, напрочь позабыв об окружающем мире, отвыкая от реальности. Но вот в субботу, за завтраком, Клайв небрежно обронил:
— Сегодня вечером мы приглашены в гости. На прием, знаешь ли. Так что надо нам подыскать для тебя что-нибудь сногсшибательное…
В гости. На прием. Это означает многолюдное сборище. Там наверняка будут свидетели ее недавнего унижения в музее. Нет, ни за что.
— Нет, — еле слышно выдохнула она.
Оторвавшись от утренней газеты, Клайв вгляделся в побледневшее личико Анхелы — и задумчиво сощурился.
— Цвет — безусловно, красный, — пробормотал он себе под нос. — И что-нибудь возмутительно нескромное. Длинное, до полу. Облегающее. С открытой спиной и низким вырезом, так, чтобы все оценили твою потрясающую кожу.
— Клайв, я никуда не пойду, — повторила молодая женщина тверже.
— И высокая прическа, — продолжал он, точно не слыша. — Пусть все любуются на твою восхитительную шею, зная, что целовать ее дозволено лишь одному человеку — мне!
— Я сказала, что никуда не пойду! — Анхела вскочила на ноги.
— А еще я осыплю тебя бриллиантами. — Клайв снова пропустил ее слова мимо ушей. — Серьги, ожерелье, браслеты… и даже сексапильный браслет на ногу!
— Может, заодно повесишь мне на грудь табличку: «Блудница вавилонская»? — вспыхнула молодая женщина.
Откинувшись на стуле, Клайв удовлетворенно ухмыльнулся.
— Алые губы. Черная тушь. И последний штрих — красная гвоздика в волосах. — И, восхищенный нарисованной им же картиной, Риджмонт послал молодой женщине воздушный поцелуй.
— Ты посмеешь меня принудить, помня о том, что произошло в музее?
Анхела изнывала от страха, негодования, обиды. Однако Клайв остался непоколебим. Он отлично понимал, что сейчас чувствует его возлюбленная. Более того, признавал за ней право протестовать.
— Ты стыдишься того, кто ты есть, любимая? — полюбопытствовал он.
— Нет, — вздернула подбородок Анхела.
— Значит, стесняешься меня и наших с тобой отношений?
— Выставлять меня к позорному столбу второй раз — это уж слишком! — ловко ушла от ответа Анхела.
Клайв поднялся на ноги. Молодая женщина попыталась уклониться, но он властно удержал ее на месте. Оказавшись в ловушке между столом и стулом, и в плену его рук, мысль о бегстве она поневоле оставила. Однако тело ее так ощутимо напряглось, что Риджмонт словно бы чувствовал, как под его пальцами подрагивают туго натянутые нервы.
— Неделю назад мы с тобой заключили договор, — напомнил он.
— Какой такой договор? — Анхела заморгала и виновато отвела глаза. — Не понимаю, о чем ты говоришь.
Лгунья, свирепо подумал он.
— Ты вернулась ко мне, желая получить обратно то, что было, — медленно, чуть ли не по слогам, объяснил Клайв. — А я тебе сказал, что к прошлому возврата нет.
— Но мы всю неделю были так счастливы! — воскликнула молодая женщина. — Зачем портить то, что уладилось само собою?