Однако была одна маленькая закавыка. В прошлом году, когда Ольга с Кириллом поженились, они решили никакой свадьбы не устраивать. Поставив родителей перед фактом, молодые расписались в районном загсе как последние хипари: в джинсах и майках. Потом попили пива в своей студенческой компании, в баре «Бульдог», и на этом свадебную церемонию закончили. Могла ли Вера, мечтавшая, как любая мать, увидеть свою единственную дочь в белом подвенечном уборе, оставить все как есть? Конечно же, не могла. Воспитанная родителями-атеистами, сама она тянулась ко всему, что связывает человека с Богом. Кто бы что ни говорил, но она смутно чувствовала глубинную, не ограниченную религиозными обрядами цивилизующую силу веры. В профессии своей доктор Лученко старалась исполнять заповедь о любви к ближнему, с ее призывом к состраданию и пониманию. Поэтому и проявляла интерес к тому, кто эту заповедь сформулировал, не заботясь о версиях: был ли Он смертным, человеком или Богом, гипнотизером или целителем. И ей очень хотелось, чтобы жизнь дочери сложилась в браке лучше ее собственной. Постепенно она стала внушать мысль о венчании и молодым, веря в это церковное таинство, благословляющее союз двух любящих сердец. Ольге и Кириллу идея венчания понравилась, разговоры про белое платье и фату как про «полный отстой» прекратились. И Вера Алексеевна стала шить дочери свадебное платье.
Хотелось сотворить не просто нарядное платье, а нечто уникальное. Пусть у Оли нет мамы-богачки, чтобы купить готовый шедевр свадебного искусства, но зато есть мать-фантазерка. На аккуратно застеленном большой простыней полу лежал белоснежный батист. «Монастырская работа» — так называется особо тонкая, искусно выполненная белая вышивка на хлопчатобумажном батисте. Этим изысканным шитьем белым по белому в прежние времена занимались монахини. Вера Алексеевна еще в прошлом году по секрету от жениха и невесты купила батист и отдала его одной знакомой, замечательной вышивальщице. И вот теперь перед ней красовалась вышивка: белая гладь по белому полю подражала брюссельскому кружеву «внасыпку», на тончайшей белоснежной ткани нежно проступали мелкие гирлянды, букеты с бантиками. Монограммы «О» и «К», украшенные вензелями, были похожи на иней. Весь батист напоминал одновременно и зимний лес с мохнатыми лапами елей, и старинную хрустальную посуду, и ледяной узор на окне.
Эх! Юдашкин и Зайцев, видели бы вы эту дивную работу! Этот домашний кутюр от Лученко! Небось, попытались бы переманить к себе такую одаренную портниху-белошвейку. Ан нет! «Неделя высокой моды! Последние тенденции! Лучшие Дома!» — все это происходит в отдельно взятой квартире старого киевского дома. Здесь и сейчас. На старичке «Зингере», все еще бодро покрякивающем всеми своими железными шестереночками, лапкой и редко ломающейся иглой. Трудно поверить, но именно на этой антикварной швейной машинке шьется подвенечный наряд: иней и серебряная изморозь, батистовое лебединое крыло и нежнейшая вышивка с белыми гирляндами и монограммами имен новобрачных шелком по белому полю.
Зазвонил телефон. Дома уже никого не было, и Вера взяла трубку.
— Слушаю.
— Вера Алексеевна?
— Она самая. Константин.
— Приятно, что узнаете. Вера Алексеевна, я в двух словах, потому что убегаю и не могу долго разговаривать. Короче, приезжайте к нам в офис.
— Для чего, позвольте узнать?
— Понимаете, у меня сейчас встреча с представителем Европейского банка реконструкции и развития…
— Так встречайтесь, потом перезвоните. — Вера положила трубку и вернулась к платью.
Она взяла лист тонированного картона и принялась старательно, сверяясь с предварительными набросками, делать эскиз платья. Для этого заранее были приготовлены цветные карандаши и черный фломастер. Она полностью погрузилась в рисование, но тут вновь запел трелью домашний телефон.
— Да.
— Вера Алексеевна…
Это снова был Бойко. Лученко глянула на часы и удивилась: прошло почти два часа, с тех пор как он звонил. А для нее время за работой остановилось!
— Ну что, — перебила она его, — освободились?
— Да… Пожалуйста, я вас прошу от имени Яниса Раймондовича и от своего, конечно, приехать к нам в «Океанимпэкс».
— Что случилось?
— Э-э… Понимаете, такие объяснишь… И потом, мне некогда, я еще не встретился с…
— Уважаемый Константин Юрьевич! Зачем вы звоните и отрываете меня от личных дел? И от своих отрываетесь. Ведь вам некогда.
— Но…
— Позвоните, чтобы сообщить что-нибудь более интересное, чем то, что вам некогда. И поговорим. Всего доброго.
Она посмотрела на свой эскиз. На рисунке перед ней был великолепный венчальный убор. Вера осталась очень довольна увиденным, прорисовала цветными мелками крой и совсем уже собралась резать дивную материю, но тут, цокая копями по паркету, пришел Пай. Песик решил полюбопытствовать: чем это таким интересным занимается на полу его хозяйка? Бело-лунный окрас спаниеля не противоречил батисту, а гармонировал с ним. Пай осторожно понюхал краешек ткани, потом улегся на нее и внимательно посмотрел на Веру своими большими темными, как у восточного принца, глазами.
— Только вас, ушастых, тут не хватало, — проворчала хозяйка для виду.
Пес вздохнул и положил голову на лапы, словно желая сказать, что на батисте ему лежать очень удобно и пусть Вера устраивается со своим шитьем как хочет, а лично он никуда уходить не собирается.
— Ах ты ж, хулиганская морда! — рассмеялась женщина, схватила Пая за ушки цвета топленого молока и расцеловала прямо в морду. Убедившись, что он пришел в нужное время и в нужное место, спаниель перевернулся на спину и подставил живот, чтобы хорошо выдрессированная хозяйка погладила его и таким образом исполнила свой хозяйский долг. Тут снова зазвонил телефон,
Пай вскочил и забегал вокруг него. Пришлось Вере подниматься и брать трубку. Если опять Бойко, то…
— Да!
— Вера Алексеевна, добрый день, Пылдмаа беспокоит.
— Здравствуйте, Янис.
— Что ж вы, — укоряюще проговорил Янис, — моих сотрудников обижаете?
— Нажаловался уже.
— Ну, не то чтобы нажаловался… Я его попросил связаться с вами, потому что сам уезжаю на несколько часов…
— Послушайте, Янис, вот вы вроде деловой человек, а размазываете манную кашу по столу. Нельзя ли без предисловий, сразу к делу? Ваш Константин звонил мне дважды только для того, чтобы сказать, с кем он встречается. А на мои вопросы не ответил. Теперь вот вы. Мне что, должно быть безумно интересно, куда и зачем вы уезжаете на несколько часов?
— Понял, — растерянно произнес Янис. — Исправлюсь. Нуждаемся в вашей профессиональной помощи и светлом уме… Нет, с головой у нас все в порядке, а вот у компании в целом неприятности. Убийства происходят, сотрудники компетентных органов обложили со всех сторон, Артема арестовали… В общем, без вас «Океанимпэкс» дальше жить не может. Если конкретно, я вас очень прошу: проведите несколько тренингов, таких, как вы умеете. На любых условиях. И попутно помогите разобраться, что у нас происходит. Я знаю, вы подобное уже делали.
— Ого, — сказала Лученко, — тогда понятно. Хорошо. Я приеду к вам через полтора часа.
А что, решила Вера, это удачная мысль — сейчас, когда передней маячит увольнение, вернуться к тренингам! Она аккуратно сложила недошитое платье и накрыла «Зингер» старым деревянным футляром.
Ровно через час и тридцать минут она вошла в «Океанимпэкс» и объяснила, кто ей нужен. Подошел Бойко и сразу повел ее в конференц-зал: дескать, там удобнее разговаривать. Но Вера поняла нехитрый маневр менеджера: впечатление хотел произвести. Действительно, интерьер свидетельствовал о том, что здесь работают не временщики, а люди серьезные. В мансарде, на высоте четырнадцатого этажа, зал парил над землей, как океанским или космический лайнер, — дух захватывало от обилия света и воздуха. Вера была не слишком искушена в архитектуре, все ей понравилось, но она решила пока этого не показывать. Константин, не сводивший с гостьи глаз, провел ее через все три выхода на террасы, показал и курдонеры — маленькие садики размером с крохотную комнатку. Тут было царство сочной зелени, цвели небольшие кустики сирени и крупные ароматные ландыши в продолговатых керамических ящиках. Можно было присесть на кованые скамейки к небольшим кофейным столикам.