— Нет. Я говорю правду, — невесело усмехнулась подруга.
— Ну-ка, излагай подробности. — Перышки уселись на место.
Подробности хорошо пошли под принесенное мясо. Лученко рассказала Сотниковой о жалобе в министерство, о беседе с главврачом. Даша умела слушать так же хорошо, как сама Вера. Если ты директор рекламного агентства, должна уметь переваривать информацию, вникать в ее суть. Иначе не удержишься на плаву. Работа научила Дашу слушать по-мужски, по схеме: проблема — анализ — решение. Подруги могут пожалеть, посочувствовать, покивать и даже посоветовать, как дальше жить, но ничего кардинального не подскажут. Ведь женщинам необходимо проблему проговорить, причем не один раз, а много. Даша же сначала воспринимала информацию, а затем начинала быстро соображать, как помочь. Поэтому, вычленив из скупого рассказа главное, она спросила:
— Этот парень, Женя Цымбал. Расскажи о нем все, что помнишь.
— Ты удивишься, но именно этот случай я помню так отчетливо, как будто он произошел вчера.
— Зная тебя, я уже давно потеряла способность удивляться! — Даша тепло улыбнулась подруге. — У тебя отличная память. Но и у меня тоже. Я помню, как ты вытащила меня из скверной истории…
— Банкир и черный жемчуг? — Вера промокнула губы салфеткой. — Теперь, когда прошло время, ты ведь и сама поняла, что ничего особенного, из ряда вон выходящего я тогда не сделала.
— Верунь! Ты — это нечто! Спасла мне жизнь, перевернула ситуацию с ног на голову — и это называется ничего особенного?! Ну, доктор, ты даешь! — В Дашиных раскосых карих глазах заиграли искорки.
— Главное, ты вышла из ситуации без потерь. Остальное неважно. И вообще обо мне мы поговорим в другой раз.
— Так все-таки, что это был за парнишка, которого ты так запомнила?
— Знаешь, бывает такое необъяснимое ощущение… Он напоминал какой-то иконописный образ, как на древней иконе. Большие грустные небесно-голубые глаза, прозрачная кожа, волосы светлые, немножко вьются. Сейчас и лиц-то таких нет.
— Ты так описываешь, что влюбиться можно, — улыбнулась Даша.
— Да уж. Пока он лежал в отделении, к нему сестрички молоденькие бегали, кто просто посмотреть, кто — принести чего-нибудь вкусненького.
— А ты? Носила ему вкусненького? — хитро сощурилась Сотникова.
— Я ходила тогда в каком-то приподнятом настроении. — Вера не отреагировала на подтекст. — Для меня он был не просто пациент, пусть и красивый редкой иконописной красотой, а довольно непростой случай.
— Почему?
— Потому что глухонемой.
— Как же можно работать с глухонемым? — удивилась бизнес-леди. — Ты всегда говоришь, что твое главное лекарство — слово, а он тебя не слышит. Ты что, специально стала изучать язык глухонемых?
— Нет, Дашенька, не стала. Мы с ним изъяснялись очень простым способом: он читал по моим губам все, что я говорила, а я получала от него записки. Знаешь, в такой старой желтой амбарной книге. Она у меня до сих пор где-то хранится.
— Как занятно! Трогательная история. Эх! Была бы я Виктюком, поставила бы спектакль по этой новой версии «Муму».
Тут подругам принесли кофе и горячий шоколад. Вера взяла крохотную чашку, подержала у носа как заправский гурман. Отпила глоток.
— Хороший кофе. Арабики не жалеют, молодцы… Муму, говоришь? Это кто у нас будет собачка — я?
— Ладно, Верунь, прости! Обещаю дальше не перебивать своими шуточками. Не обращай внимания! Ты расскажешь, а потом мы вместе будем решать, как поступать.
— Мне тогда повезло, — продолжала Вера. — Женя оказался очень открытым, контактным пациентом. Он написал мне, что влюбился в девушку старше его. И она смотрит на него как на ребенка. А он не ребенок. В общем, первая любовь, первое разочарование и первая боль неразделенного чувства.
— И это толкнуло его на самоубийство?
— Вспомни себя в подростковом возрасте. Разве тебе тогда не казалось, что жизнь кончится, если с тобой не заговорит вот этот мальчик, если на дискотеке он не пригласит тебя на танец? А у Жени был еще и могучий комплекс неполноценности, который он не успел ничем компенсировать.
— Ладно, с мальчиком я все поняла. Жалко его. Но ты лечила его три года назад, а руки он на себя наложил недавно. Причем здесь ты? Если доктор вылечил больного, допустим, от язвы желудка, а больной вдруг взял и нажрался того, чего при язве категорически нельзя, и — привет! — умер от собственной неосторожности, то при чем тут гастроэнтеролог?
— Видишь ли, Даша, хороший доктор тот, кто и после выздоровления пациента продолжает интересоваться его судьбой. Не то чтобы он должен день и ночь думать, как там его Иванов или Сидоров, нет, просто этот Иванов или Сидоров может в любой момент прийти к своему врачу посоветоваться. Понимаешь? Просто так. Потому что врач, однажды спасший, — он словно кровный родственник. К нему тянет, даже когда ничего не болит. Так бывает у любого специалиста, неважно, терапевт он или уролог, дантист или гинеколог. А у психотерапевтов особенно. У нас ведь на самом деле не больные, а просто люди с проблемами, и они постоянно возвращаются к нам за советом.
— Какие ты даешь советы?
— Как раз советов я никогда не даю. Я неправильно выразилась. Это пациенты думают, что они приходят за советом, а в действительности они приходят для общения, чтобы выговориться, что-то понять… Да мало ли зачем. Поэтому с пациентами устанавливается какая-то незримая ниточка-связь, контакт. И если Женя Цымбал покончил с собой, то этот контакт разрушился по моей вине.
Даша нахмурилась.
— Я решительно не согласна. Ты ни в чем не виновата! Вера, что за глупость ты себе втемяшила в голову? — Дарья нервно закурила уже третью за время разговора сигарету.
— Ты думаешь, я слишком щепетильна в профессиональных вопросах? Может быть. Но теперь, когда уже поздно, я говорю себе: почему я выпустила этого мальчика из круга внимания? Ведь знала, что он нуждается в постоянной психологической помощи. И тем не менее совсем о нем забыла! Я стала черствой, холодной и равнодушной, вот в чем дело.
— Ага! Гуманист всегда чувствует себя тираном, а тиран — гуманистом! Это про тебя сказано. У меня просто нет слов! Одни выражения! Причем совсем не те, какие есть в словарях! Нет, я не могу. — Сотникова поискала глазами официантку, сделала приглашающий жест и спросила: — У вас есть «Шато Лангранж»? Отлично. Мне сто пятьдесят, а моей подруге сто граммов «Мартини Бьянко».
Женщины молчали, каждая погрузилась в свои мысли. Для вина принесли небольшой тонконогий фужер с расширенным дном и сужающимся горлышком. А для мартини — треугольный широкий бокал с ободком из сахарных кристаллов и половинкой лимона, насаженной на тонкое стекло. Откуда-то звучала тихая гитарная музыка. Они отпили вино, и Вера облегченно вздохнула:
— Вкусная еда, вкусное питье и разговор с понимающим человеком. Три составные части лекарства от депрессии. Сама бы предложила любому в тяжелую минуту.
— Слава Богу, — вздохнула и Даша. — Значит, мне уже не надо приводить сто примеров того, какая ты мягкая, добрая и теплая!
Подруги рассмеялись так звонко и весело, что обслуживавшая их девушка у барной стойки обернулась и тоже улыбнулась.
— Так, — сказала Даша. — Давай по делу. Насчет работы… Я тут сейчас вспомнила: на доске объявлений в моем подъезде висит такое обращение: «Отчаявшимся похудеть. Телефон такой-то. Спросить Тамару Петровну».
— Ну, для нас с тобой это не актуально…
— Я не к тому. Просто моя креативная мысль сейчас пошла дальше. Мысленно я выстроила такую рекламную трехходовку. Следи за фразами: «Отчаявшимся похудеть. Спросить Тамару Петровну. Отчаявшимся поправиться. Спросить Ивана Иваныча. Просто отчаявшимся — спросить Веру Алексеевну!» Нравится?
— Ты у нас великий и могучий рекламный гений. В этом никто не сомневается. Собираешься пристроить меня на работу с помощью столбовой рекламы? — Вера предположила, что Сотникова в порыве дружеского энтузиазма готова пойти на любые шаги.
— Вовсе я не собираюсь расклеивать объявления о твоих дивных способностях на столбах. Я похожа на дуру?