Иногда им помогает врачебная ирония. Но не всегда у таких достает самоиронии, а ведь в запущенных случаях она — наилучшее лекарство.
Я вижу почти все ваши болячки, знаю все ваши жалобы, зажимы, угадываю переломы и операции по походке, по тем двум шагам к стулу, которые вы проходите в моем кабинете.
А вот входит тусклая женщина с одутловатым лицом и пустым взглядом. Еще и дверь не закрыла, а я уже вижу: недавно из стационара. Угадываю первые слова: «Ну, перебрала немного водочки, и шо? Женщина я пожилая, имею право иногда расслабиться. А эти сволочи запихнули меня сперва в обезьянник (этого-то я не боюсь, не привыкать!), а потом на обследование — и в психушку!» Да, с такими, как вы, у нас не церемонятся, милочка. Когда психиатрия утратит свою карательную функцию? Это, конечно, вопрос не к вам. От меня вам нужна только бумажка — прошла, мол, обследование, практически здорова. Это пожалуйста. Только однажды, через год или три, найдут вас утром лежащей на грязном полу. И напишут в справке о смерти стандартное: ишемическая болезнь сердца. А ведь вам, «пожилая», всего сорок.
Я могу предсказать ваше ближайшее будущее, но от этого мне тошно.
Косяком идут мученики любви обоего пола. Каждый думает, что он один такой, не подозревая, что вот тут, рядом, за углом, в кафе и на остановке автобуса, его коллег по несчастью полным-полно.
«Он со мной расстался и сказал, что я слишком люблю свободу, и если я хочу каких-то серьезных отношений, то мне, во-первых, нужно не так много сил отдавать работе, во-вторых, меньше думать и больше времени проводить у плиты и стиральной машины».
«Девушка, которая мне нравится, воспринимает меня лишь как друга и хорошего сотрудника, правда, время от времени мы ведем разные интересные разговоры, но никаких определенных слов она не говорит. Должен ли я сделать первый шаг? Или ждать, когда она все скажет сама? Или выбросить ее из головы и заняться делом? А может быть, до конца жизни я так и не встречу свою половинку?»
«Я буду вам очень благодарна, если когда-нибудь смогу узнать ответы на эти вопросы, потому что сама ответить на них не могу».
Как они похожи, ищущие любви, брошенные и бросившие. Как одинаково они говорят, отводя глаза, но в глубине зрачка блестит сумасшедшая надежда на доктора. А доктор ваш теперь сама такая: брошенная. Сапожник без сапог.
Не хочу знать, но знаю, как быстро мне удастся вас успокоить, как долго вы будете сопротивляться.
Я знаю вашу реакцию на мое внимательное молчание.
Я знаю, когда вы врете. Почти всегда: только артисты, привычные к мимикрии, могут меня обмануть.
Словно листаешь страницы уже читанной когда-то книги. В ней, на пожелтевших листах, уже все о вас написано. Не заламывайте рук, не скорбите о потере — ведь я знаю, что на странице такой-то вы успокоитесь и вновь обретете потерянное, и все начнется сначала. Не убивайтесь и не плачьте так горько — через пару десятков страниц вы будете весело напевать попсовую песенку. Даже если вам и кажется сейчас небо с овчинку, ручаюсь — в следующей главе все обойдется. Все минует.
Предзнание. Мне страшно от него, потому что кажется — вы все одинаковые. Все вы, мои пациенты, — это один и тот же пациент, переодевающийся в разные одежды. Бесконечная повторяемость, как наш больничный коридор. Чередования одних и тех же лиц, как чередование восходов и закатов, лета и зимы. Где же люди — разные, удивительные, новые?! Какой жестокий обман — заявление, что на Земле живет шесть миллиардов человек! Грандиозная туфта. Кто их видел, где доказательства? Я верю глазам, а они наблюдают пять-шесть разновидностей человеческой породы. Не больше. Несколько душ, вырастающих в одних и тех же телах. И все идет по кругу, как повтор в орнаменте.
Вы думаете, я знаю выход из лабиринта. Надеетесь, что укажу вам дорогу. Спрашиваете меня о самих себе. А я не знаю дороги, сама вот заблудилась. Я только чувствую вас, одинаковые мои. Да, я могу дать совет более слабому. Но не себе. Не работает мое предзнание для самой себя, иначе почувствовала бы, угадала предательство задолго до того, как оно произошло, не стала бы свидетельницей банальной измены — ушла бы раньше.
А теперь-то уж и вовсе, какие там советы. С работы, кажется, придется уходить…
Ну и ладно, решила Вера. Буду сидеть дома, выгуливать собаку и растить в душе свой личный ад. Может, небесная администрация выдаст мне медаль. Так что надо прекратить сегодняшний прием и потихоньку исчезнуть из клиники. Чтобы поскорее начался этот треклятый «отпуск без содержания».
Но тут в дверь постучали.
— Да, — сказала Вера, торопливо «надевая» на лицо приятное выражение. — Открыто.
Вошла Даша Сотникова, после процедур помолодевшая, и с порога спросила:
— Ты почему по мобильному не отвечаешь, Верка? Я тебе звоню, наяриваю…
— У меня с телефоном что-то, — вздохнула Вера, показывая подруге трубку и рассказывая, в чем дело.
Даша внимательно выслушала и всплеснула руками:
— Господи, горе ты мое техническое! Надо было нажать «Enter»!
— Чего-чего?
— И вообще у тебя папка «Входящие» переполнена эсэмэсками… Ага, это от Андрея. Молчу, молчу!.. Не смотри на меня так. М-м… Удаляем. Когда наконец сама научишься?
— В следующей жизни, наверное.
— Да ну тебя, — махнула тонкой рукой подруга и предложила: — Снимай свою спецодежду, гиппократка! И давай закатимся куда-нибудь в тихое место, где вкусно готовят и малолюдно. Ты забудешь о своих психах, я — о своих рекламодателях, пообщаемся, как две безмозглые финтифлюшки! Знаешь, такие, «типа богатые»!
— Звучит очень заманчиво. Но, боюсь, «как безмозглые» не получится. Мозг — он или есть, или его нет. Его не спрячешь. Это я тебе как специалист могу доложить.
— Жаль. А мне давно хочется малость отдохнуть от умных мыслей… И вообще у меня к тебе предложение. Помнишь Яниса Пылдмаа?
— Помню, — удивилась Вера. — А ты-то откуда?..
— От верблюда. Я же рекламой занимаюсь, забыла? Сотрудничаем. Разговоры, то да се, вот и обнаружили тебя как общую знакомую. Ну так вот. Они будут отмечать десятилетие фирмы, для этого в Одессе арендуют шикарное место. И ты туда приглашена официально.
— Я? — еще больше удивилась Вера. — В Одессу?
— А что такого? Не ты ли у Яниса работала бизнес-тренером? Не отпустят тебя на пару дней, что ли? Щас пойду скандалить к твоему главному, а еще лучше — Лидку подошлю. Соглашайся давай, если хочешь, чтобы твое медучреждение уцелело под нашим напором!
Вера помрачнела и отвернулась от подруги, чтобы не видеть ее радостного лица, не читать по нему всего, что сегодня и вчера произошло в ее жизни, всех ее эмоций. Ясно, что человек хочет помочь подруге пережить недавнюю боль. Но она не знает о жалобе, о возможности увольнения… На Веру вновь нахлынула адова чернота — еще сильнее, чем до прихода Даши.
— Я подумаю, — сказала Вера, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. — Давай завтра поговорим. У меня к тебе просьба: на вот, возьми мой мобильный и деньги, купи мне новую… Забыла, как это называется, — такую штуку, которую вставляют, чтобы был новый номер. Сделай, пожалуйста, ты ведь знаешь, я не умею. А сейчас мне надо побыть одной. И не задавай вопросов, завтра зайду к тебе сама. Извини. Захлопнешь дверь?
Сотникова кивнула, догадываясь, что нужно делать все именно так, как говорит ее подруга. А подруга решительно сняла халат, надела туфли, вышла в коридор, не глядя по сторонам, и сразу — на улицу.
2. ОДЕССКИЙ СЦЕНАРИЙ ОБЩЕНИЯ
Учить пациентов психотехнике переключения полезно хотя бы потому, что сама в конце концов тоже научишься. Вера мгновенно забыла и Дружнова, и Сотникову, почти забыла о предстоящем увольнении — только где-то далеко, в самой глубине сознания, как в колодце, еле барахталась боль обрубленной любви. Майское тепло окутало Веру и высушило глаза. Дружелюбно зашелестели каштаны, потянуло острым запахом свежей зелени. Ну почему так каждой весной — не успеваешь проследить, как вырастают листочки? Только вчера тоска брала от угрюмых голых ветвей, а сегодня оно, это море, уже вовсю шумит, щебечет, укрывает щели и проемы между домами, и скулы сводит от зеленого цвета.