Сейчас я скажу то, что всем известно, но я все равно хочу это сказать, поскольку лишь таким путем удастся, возможно, объяснить, как я осмелилась занять на трибуне место Ханны: Ханна Барлов была бургомистром нашего города до того, как бургомистром стала я, а я стала бургомистром только потому, что до меня им была Ханна Барлов.
Надеюсь, для вас это прозвучит как рассказ о тех временах, когда человек, которому понадобилось новое пальто, должен был идти с рогатиной на медведя, но даже в нашем городе мысль о том, чтобы женщина возглавила городское правление, укладывалась когда-то лишь в немногих головах, да и то Ханна подготавливала для нее почву; дело, правда, обошлось без открытого сопротивления, но канители было много, однако после того, как Ханна несколько лет пробыла на посту бургомистра, никто уже не мог понять, зачем понадобился весь шум и крик, а задаваясь порой вопросом, почему именно мне довелось сменить Ханну на посту бургомистра, я в момент озарения пришла к следующему выводу: потребовалось бы слишком много сил, чтобы после ухода Ханны город примирился с мыслью, что бургомистром снова будет мужчина.
Ко всему прочему она была еще и весьма хитроумная особа, наш товарищ по партии Ханна Барлов: едва уступив мне свое место она начала хлопотать, чтобы ей доверили председательство в комиссии по посвящению в юность. Разумеется — это знает здесь каждый, потому что сегодня все ожидали ее на этой трибуне именно в данном качестве, и по меньшей мере те из нас, кто постарше, заранее радовались возможности услышать одно из знаменитых выступлений Ханны Барлов, — разумеется, ей доверили этот пост, но — и на это я намекала, говоря, что она хитроумная особа, — но Ханна могла с тем же успехом хлопотать о месте почетного председателя в продовольственном контроле, либо в отделе мелиорации, либо даже в отделе народного искусства, лишь бы кабинет — и тут я наконец добралась до сути ее хитроумия, — лишь бы кабинет этой важной руководящей инстанции был расположен так, как расположена комната комиссии по посвящению, а именно — пусть за углом, но чтобы из нее была дверь прямо в кабинет бургомистра.
Наши отношения малость, самую малость смахивали на отношения между гномом и принцессой из сказки — не смущайтесь, если эта история жива и у вас в памяти: сказки существуют для пожизненного пользования; итак, когда я готова была прийти в отчаяние при виде той горы соломы, из которой еще до рассвета предстоит напрясть кучу золота, Ханна Барлов возникала в дверях своей комнаты, и тут колесо начинало жужжать, и мотовило принималось шустро сновать взад и вперед, и вот так за минувшие годы я и выучилась бургомистерскому ремеслу.
Поэтому я при всем желании не могла не выработать самое теплое отношение к празднику посвящения в юность, и поэтому даже и вопроса не возникло, кому выступать, когда пришло сообщение о том, что Ханна умерла; ведь в воскресенье сотни молодых людей будут ждать, чтобы кто-нибудь сказал им: детство кончилось, юность — вещь серьезная и жизнь — тоже, вдобавок они будут ждать, чтобы кто-нибудь красиво выразил эту мысль.
Впрочем, не возлагайте на меня слишком больших надежд, дорогие друзья, ибо утрата, которой является смерть Ханны, коснется многих, и вас в том числе.
Правда, остались записочки, с помощью которых Ханна готовилась к сегодняшнему торжеству, ей, кроме записок, ничего не требовалось, для меня же их слишком мало, но все-таки они будут мне подспорьем.
Заметки Ханны носят странный характер, и, не общайся я с ней в течение многих лет, я бы не знала теперь, что с ними делать; вот посмотрите, как они выглядят, а на них написано — на этой, к примеру: «Пусть носят защитные шлемы», а на этой: «Нелегко быть единственным коммунистом в Барске!»
Большая часть историй, о которых напоминают эти записки, мне знакома, я расскажу вам их в свой черед, но, кроме того, я хотела бы рассказать кое-что из истории самой Ханны Барлов, потому что, как мне кажется, такое знание придает силы.
А сила вам понадобится, потому что жить хотя и здорово, но зато здорово трудно.
Ваша жизнь — именно на этой торжественной встрече я обязана об этом сказать, — ваша жизнь будет особенно трудной, потому что вам придется участвовать в самом трудном упражнении на подъем тяжестей из всех, которые когда-либо знала человеческая история: вы должны будете поднять наше общество на более высокую ступень — в коммунизм.