С таким предположением я спокойно собирался согласиться, но, прежде чем я это сказал, господин Швинт присовокупил к нему некую загадочную фразу:
— Правда, я больше думаю в этом случае о вечере, чем об утре, ведь наш брат только вечером может себе это позволить, утром у нас одни булочки на уме, вы ж понимаете!
Я ровным счетом ничего не понимал, но господин Швинт, видимо посчитал выражение моего лица соответствующе верным для данного этапа нашей сделки. А что мы заключали сделку, я понял из его последующих слов:
— Предположим, я был бы вашим клиентом, тогда получилось бы, что вы ищете у меня отрады для утренних часов, а я у вас — для вечерних. Если бы я вам сказал: не принесете ли вы мне что-нибудь отрадное на вечер? — вы бы наверняка подумали: уж этот мне Швинт, да он рехнулся! Я каждое утро стою полчаса в очереди у него в лавке, и за это еще должен ему что-то на прилавок выложить? В чем же тут, подумали бы вы, моя выгода?
Я, однако, в своих раздумьях до этого еще не дошел. Я остановился на вопросе, что подразумевает этот человек под отрадой вечерних часов и каким образом книготорг может быть в этом замешан, и я воскликнул про себя, что вот он, удобный момент, когда мне следует сказать мастеру Швинту об ослышке его покупательницы Лёрке.
Появление пожилой женщины прервало загадочный диалог между булочником и мной, но и в перерыве я не смог его обмозговать, ибо разыгравшаяся на моих глазах сцена с грубой наглядностью показала мне, чего можно ждать от булочника Швинта, если не прийти вовремя в лавку.
— Но, фрау Людериц, — сказал булочник, — уважаемая моя покупательница, о чем только вы думаете? Булочки, сейчас? Хлебцы? Рогалики в это время? Как давно вы у меня покупаете хлеб, фрау Людериц? Вы же знаете, что в это время даже сухой крошки не остается!
Господин Швинт отпустил фрау Людериц пол серого хлеба и обратился ко мне, ибо он был не из тех, кто промолчит в надежде, что инцидент сам по себе воздействует на свидетеля.
— Да, да, господин Фарсман, — сказал он, — вот как бывает, если человеку нечего предложить. Жестокий мир, но ни вы, ни я его не создавали. Вот пусть каждый и крутится.
Я попросил вторую половину серого хлеба и хотел идти, но булочник решил во что бы то ни стало заключить со мной сделку.
— Господин Фарсман, — сказал он, — с тех пор, как вы мой покупатель, я к вам приглядываюсь. Вы, заметил я, человек наблюдательный. Вы не раз видели, как я наполняю булочками два мешочка. Но чего вы не видели, так это куда я оба мешочка деваю. А я вешаю их в уголке двора на два определенных гвоздя. За одним мешочком приходит мой зубной врач, за другим — тот человек, который заботится о моей машине. Там есть еще третий гвоздь, но больше, и это железно, гвоздей там не будет.
Господин Швинт замолчал, но молчание его словно подсказывало мне, что мне следует сказать:
— Так вы считаете, что третий гвоздь… О, это прекрасно, только надо мне поточнее знать, какую ответную услугу имеете вы в виду.
— Разумеется, господин Фарсман, а то вы еще притащите мне книги по астрономии или болгарские поваренные. Хотя, думается мне, я выразился довольно точно. Отрада для часов вечерних, вы понимаете?
Теперь я тоже так думал, но сказал, что, насколько мне известно, предложения нашей книготорговли в этой области не слишком разнообразны и не особенно четко профилированы.
— Насколько вам известно, господин Фарсман, ну и шутник же вы! Я и не хочу ничего необыкновенного, я хочу только то, что имеется, но чего я никак получить не могу. К примеру, если вы мне достанете эту китайскую штуковину «Чинг, Пенг, Мек», так вам не придется больше покупать мои торты и пирожные.
Я был слишком поглощен сделкой, в которой пока мог участвовать лишь наведением справок, и потому у меня не нашлось минутки, чтобы подивиться самокритике булочника по отношению к собственным изделиям, но перспектива избавиться от принудительной покупки пирожных, равно как от благодарности фрейлейн Вейгель и пересудов на работе, а также от бессмысленного денежного бремени заставила меня согласно кивать в ответ на то, что преподносил мне господин Швинт; когда же я понял, что главный мой выигрыш — все рабочие дни две теплые булочки плюс полчаса сна, я воскликнул, зная по кинокартинам, как это делается:
— По рукам!
И булочник Швинт тут же доказал, сколь пунктуально собирается он соблюдать нашу сделку; он полез в какой-то потайной ящик — это, конечно же, был потайной ящик — и выложил мне шесть булочек: две поджаристые, две совсем бледные и две обычные.
Я заплатил, поблагодарил и ушел, устояв перед соблазном воспользоваться случаем и освободиться заодно от моих двух призрачных возлюбленных, ибо подозревал, что господин Швинт видел во мне человека, который с пониманием отнесется к его желанию, поскольку я открыто признавался в двух подругах.