Хаакон Смоллфлит заставил себя отвлечься от мыслей о будущих изысканиях касательно Смоллфлита и вновь направил их на нынешние свои изыскания касательно Шамиссо. Поскольку ему необходимо было узнать, когда явился на свет автор «Шлемиля», он обратился к захудалому литературному календарю, где был представлен кто угодно — Зайц, Айст, Лис, Шпиц, Крот и Курцхар с обозначением даты рождения или даты смерти, а иногда и той и другой; значились там и по меньшей мере три Ноймана, но Хаакона Смоллфлита не было.
Это был не календарь, а позорище, и стоило ли удивляться, если бы там не оказалось и сведений об Адальберте фон Шамиссо.
И все-таки Смоллфлит был удивлен, когда, пробежав глазами указатель имен, не нашел среди них Шамиссо. Такого не могло, не должно было случиться — чтобы в календаре отсутствовал писатель, о котором Хаакон Смоллфлит собирался написать эссе. Не какая-то там фигура средней величины, коих чрезмерное количество занимало 365 дневных рубрик текущего года, вернее, если быть совершенно точным, 364 рубрики, ибо по какому-то недоразумению один день оставался свободным — день, когда не родился и не умер ни один писатель.
Но кто знает, думал Смоллфлит, — и тут он понял, что всерьез настроился на эссе, — кто знает, вдруг в эту самую минуту какой-нибудь парнишка или какая-нибудь девчонка, другими словами, какой-нибудь писучий молодой человек, родившийся семнадцать-восемнадцать лет назад именно в этот день — 26 сентября, сейчас поверяет бумаге неслыханные откровения и тем самым заявляет претензию на вакантное место в единственном литературном календаре страны.
Писатель Хаакон Смоллфлит считал восхождение молодых талантов вполне допустимым, и такое его великодушие нисколько не умалялось от того, что он имел в виду прежде всего будущих драматургов. Сам он пьес не писал.
Однако из литературного календаря следовало, будто он вообще ничего не писал. Призадумавшись, можно бы еще понять, хотя тоже не без натяжки, что иллюстративно-текстовая часть календаря посвящается исключительно таким коллегам, как Вальтер фон дер Фогельвейде или Бальзак. Но и на эти страницы пролезли личности, о которых при самом добром отношении нельзя было сказать, за какие литературные заслуги этих кузенов Безымянных присоседили в календаре к братьям Гонкур или к сестрам Бронте.
Хаакон Смоллфлит, хоть ему это и претило, еще раз просмотрел список авторов, день за днем, страницу за страницей, фамилию за фамилией. Адальберта фон Шамиссо он нигде не нашел. Нашел ничтожнейшие величины, но великого Шамиссо не было. Так же как не было Ноймана — Смоллфлита. Первый из этих пробелов нельзя будет стерпеть так же безропотно, как он стерпел второй. Почти безропотно, ибо удержаться от одного-двух ехидных замечаньиц ему все же не удалось. Кто понимает намеки, тот, наверно, отметил во многих публичных выступлениях Смоллфлита кое-какие обороты, которые можно было понять, только соотнеся их со странными принципами отбора, принятыми у иных стряпальщиков календарей. Почти во всех случаях, когда оратор Смоллфлит с трибуны изумлялся тому, что у нас существуют печатные свидетельства элитарного мышления, или с горечью говорил о случаях поразительной односторонности, можно было не сомневаться, что он имеет в виду лиц, ответственных за литературный календарь.
Однажды он даже позвонил в издательство, чтобы сказать редакторам обеих антологий, где были опубликованы его рассказы, что, снова перелистывая эти сборники, он еще раз убедился, как добросовестно они составлены, и лишь в конце разговора, произнеся уже «будьте здоровы», тихим голосом добавил: «Такую добросовестность кое-кому следовало бы взять за образец, будь то директор издательства, составитель или, скажем, редактор календаря».
В другой раз он разговаривал с главным бухгалтером и, указав ему на ошибку в последнем расчете, спросил, неужто и в бухгалтерии воцарился ныне тот произвол, что давно господствует в других отделах издательства.
А как-то еще он связался по телефону с директором, чтобы поблагодарить его за присылку очередного ежегодника. Правда, заметил он, книжка и на сей раз была вручена ему только в феврале, но он, как предписывает пословица, не намерен смотреть в зубы дареному коню, а уж считать у этого коня дырки во рту — если оставаться в рамках образа — тем более. К тому же он полагает, что и другие бдительные люди дырки эти заметили и не преминут сообщить о них директору. «Но не будем падать духом, этот календарь еще не последний», — сказал Хаакон Смоллфлит и этим замечанием несколько озадачил директора.