(М. Волошин) УРОКИ НЕСПЕШНОГО ОБЩЕНИЯ Когда я пишу эти строки, за окном идет снег… Белые пушистые звездочки, обняв друг друга, плывут в мглистых волнах пространства, медленно опускаются на землю. И я вспоминаю… Стою у окна в школьном коридоре. В сгущающихся сумерках зимнего вечера надрывно и тяжко стонет вьюга. Мне кажется, что это во мне стонет что–то одинокое, уставшее, обиженное. Сегодня уехали два очень нужных школе специалиста—художник и балетмейстер. Кто будет вести уроки? Третий год пытаемся начать реализацию программы эксперимента в полном объеме, и третий год не удается. В отличие от Ясных Зорь в Зыбкове экспериментальными стали сразу все классы: с первого по десятый. Кадры—один из важнейших вопросов, от решения которых зависит успех, — для нас постоянный камень преткновения. Уход же учителя в середине года равносилен провалу: заменить его некем. А тут сразу двое. «…Из–за неудовлетворительных жилищно–бытовых условий, — написали в заявлении ушедшие. Была в этом правда, была… Не смогли мы обеспечить их квартирами. Были трудности и в снабжении продуктами питания. Сельского жителя кормит земля, его приусадебное хозяйство. Поэтому местный магазин торговал чаще всего тем, что не производилось самими зыбковчанами. «Отделы» зыбковского «гастронома» для приезжих педагогов не имели стен, их нередко надо было искать на разных улицах, у разных хозяев, в колхозной кладовой или выезжать в районный центр, ехать за пятьдесят километров в Кременчуг. Выходцы из села приспосабливались быстро, обзаводясь собственным хозяйством. А городские входили в новое свое экономическое положение болезненно, с трудом осваивая азы сельского уклада. Уехавшие— городские… Но была и другая, может быть, самая главная причина их ухода из школы. Не поверили… Не поверили в перспективность нового дела, не увидели будущего в затратах своего труда. — Не верю я в это—так и сказал перед отъездом художник Чернов. — Дело гиблое! Не зря мы говорим: «Алло, мы ищем таланты?» Ищем как редкость, как случай! А тем, о ком вы печетесь, — все равно какая школа. Для них—лишь бы она скорее кончилась, да вырваться бы из этого села. Что я, например, здесь увидел? Грязь, лай собак, коровы да мужицкую грубость—вот и все впечатления, если не считать вашу наивность. Окружили себя выдуманным миром. — Художник помолчал, ожидая реакции на сказанное, «а затем вдруг спросил: — Вы хоть сами–то понимаете, что вы неудачник? Может быть, фантазии вокруг «духовных богатств» ребенка—это самозащита? Я молчал. Ни спорить, ни убеждать его мне не хотелось. О чем говорить, если у ног стоял чемодан. К тому же я понимал, что Николаю Николаевичу не нужны были мои слова. Ему надо было выговориться, оправдать перед самим собой свой поступок… — Снежинки бились о стекло, беспомощно соскальзывали вниз и тут же исчезали в бездонной холодной темени. Сейчас придут директор школы (к этому времени им стал Н. В. Кожухарь) и его заместители. Будем думать, уже в который раз, как выйти из создавшегося положения. Директора ждем из Кировограда. Там должна была состояться встреча с семьей учителей (он художник, она балетмейстер), которые вроде бы согласились приехать к нам на работу. Это не первая поездка по кадровым делам. Предыдущие были безуспешны. С чем он приедет сегодня? Щелкнул выключатель, коридор мгновенно залило ослепительным светом. — Добрый вечер, Михаил Петрович! — радостным хором вместе со светом выплеснулось в коридор. Обернулся. Ребят казалось особенно много от того, что они словно родились светом, заполняя вместе с ним все пространство. Ко мне шагнула Ира Малетина, секретарь комсомольской организации школы, и без всяких объяснений сообщила: «Через три минуты у нас расширенное заседание комитета… Просим вас принять участие». — Комитет? Почему сейчас, в субботу? — Повестка дня: «Как быть в сложившейся ситуации», — словно читая мои мысли, сказала Ира. — С–ситуации? — Мы будем говорить о том, о чем вы здесь думали в одиночестве. Или вы не хотите думать с комитетом? — Почему не хочу?! — Тогда идемте с нами! Говорят, что жизнь есть непрекращающаяся цепь начал. Видимо, это так. Во всяком случае, в тот вечер это утверждение для меня наполнилось реальностью. «Золотые люди, настоящие товарищи… — думал я, пока мы раздвигали столы, ставили большим кругом стулья, «чтобы глаза в глаза». — Сколько бы мы уже сделали, если бы не срывалась программа эксперимента, если бы так не затянулся подготовительный период!..» Я оценил желание ребят быть рядом, но не предполагал, насколько обижал их внутренним своим настроем: «А чем вы можете помочь?» Ожидая появления директора, посматривал на дверь, рассеянно слушал выступающих, но вдруг словно проснулся: говорили не дети, а взрослые, рассудительные люди. С изумлением я ловил каждое их слово. — Мы неправильно ведем себя с новыми учителями. Видим, как трудно им вживаться в сельскую жизнь, проходим мимо, да еще и посмеиваемся: «Смотрите, он пилу не умеет держать?» — это Люлин Сергей, оставшийся после десятого класса рабочим–наставником в цехе сборки микрокалькуляторов. — Помнишь, Володя, — обратился он к Стрельцову, — как мы вместе с тобой в кругу хлопцев слушали «разговорчики» разные о Николае Николаевиче? И ни ты, ни я не вмешались, не остановили. А теперь руками разводим: что делать? Ему нужна была поддержка. Надо было помочь ему разобраться, что мы от него хотим, объяснить самих себя… — Попробовал бы ты к нему подойти? — возразила Катя Хрущева. — Я один раз подошла, так он мне ответил? — Учителя нас с сосками видят. Ох, и не любят они, если им замечание сделаешь? Я тоже посоветовал Ивану Степановичу, чтобы он спокойнее, без крика общался с нами. Мешает же этим криком себе? — усмехнулся Стрельцов. — Иван Степанович смерил меня таким взглядом, аж похолодело внутри… А вечером я уже отцу объяснял при Иване Степановиче, что имел в виду. Ох, и долго объяснял? С тех пор, думаю, хватит советовать. Открылась дверь, на пороге показались Ангелина Иосифовна Матченко и Ольга Андреевна Удод, заместители директора. Проходите… — пригласила их Малетина. Круг раздвинулся. Слово взяла Оксана Матченко, председатель совета дружины. — Мы относимся к учителям с большей требовательностью, чем к самим себе. Они нам наши срывы прощают чаще. Разве это справедливо? Прежде чем делать учителю замечание, надо поставить себя так, чтобы он принял твое слово как само собой разумеющееся. — Как это «поставить себя»? — Поведением своим… — Ты хочешь сказать, что я себя вела плохо с Николаем Николаевичем? — обиделась Катя Хрущева. — Я не тебя имела в виду. — А кого? Меня? — с улыбкой спросил Стрельцов. — Что вы сразу на себя переводите? — Оксана правильно говорит… А то, что было с Катей и Вовкой, — результат давно сложившейся дистанции между учителями и учениками. И раз мы хотим новых отношений, надо запастись терпением… — Ну, ты научишь? Терпением только в церкви можно авторитет завоевать? — Я про другое терпение, про активное… Меня человеком делали, знаешь, с каким терпением? — Вася Корабл