Дойдя наконец до дома, он, никем не замеченный, проскользнул в заднюю дверь, которая вела на черную лестницу.
– Это наш дом? – спросила она, приподняв голову и с любопытством оглядываясь вокруг.
– Тихо. Мы пробудем здесь недолго. И мы не хотим ни кого будить. Поняла?
Поднявшись на второй этаж, он повернул налево. Первоначально в его планы не входило задерживаться здесь, он собирался как можно скорее убраться из Сен-Виктора. Но арендованный им особняк располагался примерно в часе езды отсюда, а его пленница оказалась неодетой, так что его план подвергся некоторым изменениям.
Его немногочисленные пожитки были уже сложены в дорожный мешок и прикреплены к седлу, но комната, откуда он вышел всего два часа назад, была в их распоряжении до утра. Он открыл дверь и поставил Мари на пол.
– Нужно раздобыть тебе какую-нибудь одежду, – прошептал он. – Побудь здесь, а я схожу посмотрю, что удастся найти. Только, умоляю, не открывай никому дверь. Сиди тихо. И никуда не выходи. Ты все поняла? – Он нащупал в темноте ее руку и легонько сжал ее. – Ты обещала слушаться меня, да?
– Д-да.
Ее ответ не обманул его. Полного доверия от нее пока ждать не приходится; судя по ее дрожащему, неуверенному да, она, похоже, просто решила из двух зол выбирать меньшее.
А хоть бы и так.
– Я скоро, – пообещал он. Потом поднес ее руку к губам и поцеловал.
Не теряя времени на размышления о том, зачем он сделал это, Макс вышел из комнаты и тихо притворил за собой дверь.
На секунду он задержался в коридоре, прислушиваясь к приглушенным звукам, доносившимся из других комнат. Из дальнего конца коридора шел храп, а громкие и ритмичные придыхания слева не оставляли сомнения в том, чем занимаются обитатели соседнего номера.
Почувствовав, как изнутри накатывает Волна жара, Макс смутился и поспешил сосредоточиться. Других звуков не было. Эта двое были заняты исключительно друг другом, а кутилы и отпетые пьянчуги, дотащившись до своих постелей или уснув прямо за столом, утихомирились до утра. Быстрым беззвучным шагом Макс сбежал по лестнице.
Он хорошо усвоил одно правило: если не хочешь, чтобы тебя заметили, стань незаметным. Все очень просто. Гляди в оба, подражай и стань одним из многих. Так его учили Вульф с Флемингом.
Но с полуобнаженной женщиной на руках остаться незамеченным на улицах Парижа решительно невозможно.
Здесь, в квартале Сен-Виктор, это удалось, но скоро они окажутся по другую сторону Сены на широких, хорошо освещенных авеню Сент-Антони, где публика гораздо более благочестива, а на каждом углу по жандарму. И испытывать судьбу во второй раз ему не с руки. Нужно раздобыть для Мари хотя бы платье и башмаки.
Он остановился у подножия лестницы, лихорадочно соображая, что можно предпринять. Он хотел было разбудить хозяина и спросить, не найдется ли у него что-нибудь из женской одежды.
Но в таком случае хозяин запомнит его, значит сможет описать его властям, когда те заглянут сюда, чтобы поинтересоваться, не было ли здесь в эту ночь каких-нибудь подозрительных лиц.
Макс нахмурился. Честность в данных обстоятельствах неуместна – слишком велик риск.
Придется красть.
Когда обнаружится пропажа, ее спишут на отчаявшихся бедняков, которыми кишмя кишит этот квартал.
Он развернулся и направился в другой конец коридора, на кухню, лишь самую чуточку дивясь тому, с какой легкостью он отважился на воровство. Еще недавно сама мысль об этом показалась бы ему чудовищной. Превратиться в мел – кого воришку? Но сейчас это его мало беспокоило. В конце концов, превратился же он шпиона. Не говоря уж о разбойнике.
Какие еще ипостаси уготовила ему судьба?
Прошло совсем немного времени, и Макс, прижимая к себе узелок с награбленным добром, поднялся наверх. Если шпион из него не удастся, то, может, возьмут пиратом на какую-нибудь галеру, с мрачной усмешкой подумал Макс. Осталось вдеть в нос кольцо и не расставаться с бутылкой рома. Он стащил не только платье и туфли, но и кое-какую еду, а также чистое полотняное полотенце, которое вполне сгодится, чтобы перевязать кровоточащие колени и запястья Мари. Завернул он свою добычу в скатерть.
Открыв дверь, он обнаружил, что его послушная пленница уже успела поднять шторы на окнах и зажечь свечи, все до единой, приземистые огарки которых заполняли полку над камином. Он затворил дверь.
Она обернулась, направилась было к нему и вдруг остановилась, глядя на него с тем же выражением изумленного восхищения, что было на ее лице в прошлый раз.
Но не меньшее удивление выражало сейчас его лицо.
Он словно прирос к полу, не мог ступить и шага.
Увидев ее впервые при лунном свете, он удивился странному сочетанию силы и хрупкости, в котором таилась неизъяснимая прелесть. Но сейчас...
Сейчас, в тусклом подрагивающем мерцании свечей, она являла собою поистине жалкое зрелище. Бледная, измученная, со спутанными, слипшимися волосами, с бескровными губами и размазанными по щекам слезами, она походила скорее на беспризорного оборвыша.
Однако ее прямо выдвинутый подбородок безошибочно говорил о том, что она готова встретить любую опасность. А глаза...
Его поразили ее глаза. Прекрасные и бездонные, они смотрели на него из-под черных как смоль ресниц, пленяя и притягивая. И они светились умом. Никогда в жизни он не видел подобных глаз.
Но в самой глубине их таился страх. И страх этот тяжким грузом лег ему на сердце. Он почувствовал, как в нем пробуждается...
Нет! Черта с два!
Он отвернулся, прошел к кровати и, злясь на себя за симпатию, неожиданно пробудившуюся в душе, швырнул узелок с вещами. Эта женщина не заслуживает ни нежности, ни симпатии, она не заслуживает никаких добрых чувств. Она его пленница, враг.