Наигранно недоуменный взгляд был ей ответом.
— Прости, не рассчитала. В следующий раз закрою как можно тише.
Господи, защити ее от следующего раза! Сплошная невинность, а не искушенная жизнью молодая женщина. Хотя судя по тому, сколько ей лет…
— Будь добра, — буркнула Сандра, направляясь к столу, чтобы сесть.
Стол был накрыт на двоих. И кто бы ей объяснил, как можно было это подгадать! А по-другому и подумать было нельзя, ведь она буквально только что решила, что будет обедать внизу с Кайлой, а не у себя в комнате. Сумасшедший мир!
Положив себе на тарелку небольшую порцию спагетти, политых соусом, распространяющим вокруг восхитительный аромат, и взяв вилку, Сандра аккуратно подцепила макаронину, сосредоточенно наматывая ее на столовый прибор.
— Кайла, — голову она так и не подняла, целиком и полностью занятая важной миссией — накормить саму себя.
— Да? — Кайла оторвалась от своей тарелки.
— А кто обычно накрывает на стол?
Женщина задумчиво мазнула по ней взглядом и принялась сосредоточенно накручивать очередную макаронину на вилку, будто важнее дела в ее жизни и не было.
— К чему этот вопрос? Тебе не нравится какое-то блюдо? Что-то смущает тебя?
— Нет. Обед восхитителен. Просто я так и не увидела слуг, которые бы накрывали на стол. А сервировка, кстати говоря, на двоих. Более чем уверенна, что, поднимись я наверх, здесь было бы накрыто на одного человека. Ведь так?
— Ммм, — промычала она, отправив в рот еду.
Вот и пойми ее после этого: 'Ммм' — да или 'Ммм' — нет.
— Это чары? — продолжала она допытываться.
— Наполовину. Все не так сильно замешано на наших способностях, как ты могла бы подумать. У нас действительно есть приходящий повар. Просто вся еда, которую он готовит, консервируется до момента своего появления на столе, оставаясь в своем первоначальном виде. Сохраняется все вплоть до температуры, что ты могла заметить.
— Что-то наподобие стазиса? — Сандра удивленно вскинула голову.
— Так и есть, — подтвердила Кайла.
— Но это не объясняет того, как она оказывается на столе.
— Ты спрашивала о том, кто накрывает на стол? Все очень просто, — она замолчала на мгновение, с усмешкой заглядывая ей в глаза. — Стоит только захотеть…
Пространство за столом сбоку от ее тарелки дернулось, покрылось рябью, волнами расходясь радиусом с небольшое блюдце. Марево расступилось, оставляя вместо себя вазочку из прозрачного стекла, усыпанную по бокам небольшими розовыми цветочками выпуклой формы. Внутри было ее любимое инжирное варенье. Любимым оно стало этим утром.
— Как удобно, — Сандра подняла голову, столкнувшись с напряженным взглядом Кайлы, ожидающей ее реакции. — Теперь я знаю к кому обращаться, когда мне еще захочется варенья. Только вот макароны доем. А то не люблю, знаешь ли, сладкое смешивать с основным блюдом.
— Может, еще что-то хочешь? Ты заказывай, не стесняйся, — ехидно прошипела Кайла.
— Обязательно. Вот как только надумаю, так сразу и скажу тебе. Я же из стазиса не умею вынимать блюда. Что поделать, простая человечка, — грустно вздохнула она, играя ее же словами, и вперила глаза в тарелку для большего эффекта.
Черт ее дернул ляпнуть такое, знала же, что не надо ее дразнить. Так нет же, не удержалась. Зло сузив глаза, Кайла разглядывала ее так, что кусок в горло больше не лез.
— Ты ешь, ешь, — процедила она, и желание обедать тут же напрочь отпало, настолько зловеще прозвучало ее предложение. Откинувшись на спинку, Кайла продолжила, не обратив внимания на произведенный ею эффект, — Знаешь, если ты также ведешь себя с Эриком, я ему сочувствую.
— С чего бы это? Ты же его ненавидишь, — поинтересовалась, пододвигая к себе вазочку с вареньем, Сандра. — Радоваться должна, если это так.
Зачерпнув ложкой дольку инжира, она осторожно опустила ее себе в рот, с наслаждением пережевывая. Только потом, подняв голову, посмотрела на Кайлу, так как тишина становилась слишком продолжительной.
Невозможно описать взгляд загнанного зверя, длительное время живущего в неволе, но при этом оставшегося далеко в своих воспоминаниях о былой свободе, терзающего себя ими. Такое страдание излучали ее глаза и ненависть. А горечь ложилась на них сверху тяжелым отпечатком. При этом лицо ее оставалось неизменным, ни один мускул не дрогнул на нем.
Как глаза человека могут выражать такую бурю разносторонних чувств? Как можно жить в этой утопии, ежедневно пожирающей страдающую душу? Свидетелем чему она только что стала? Мгновение, и как будто не было ничего. Все тот же холодный взгляд, поджатые в прямую линию губы, равнодушный тон, холодящий душу и разум.