Это почти... идеально.
-Я так понимаю, это означает что мы пойдем за покупками завтро.
Стэф надула губы, но не могла сдержаться.
Она не умела долго злиться.
Но к сожалению она была права.
Я знала, что мой отец дал ей конкретные инструкции, в связи с моим отсутсвием индивидуальности и его отсутствием понимания дела, чтобы быть уверенным в том, что я куплю себе новое платье для завтрашней вечеринки в честь дня рождения.
Часы тикали - поход по магазинам был неизбежен.
- Не могу дождаться, - сказала я, сверкнув ей хорошо отрепетированной фальшивой улыбкой из праздничного набора.
Прозвенел звонок, поскольку группа детей начала нажимать на кнопку остановки.
Когда автобус замедлил движение, Стэф встала с наших мест - третий ряд c конца.
Она была уверена, что сзади сидели только люди с амбициями, спереди - ботаны, а готы/чудаки за ними.
Поэтому оставалось около трех рядов на которых могли сидеть мы, которые, очевидно, помещали нас в секцию не-старающихся-но-и-тех-кто-просто-не-может-не-быть-крутым.
Ирония была в том, если судить чисто по академическим достижениям, что Стэф была самым большим ботаном, которого я знала.
Конечно, она никогда не афишировала тот факт, что она была кем-то вроде находящимся на грани гением.
Она обхватила рукой металлический поручень около двери, надела любимую пару солнечных очков от D&G и послала мне воздушный поцелуй.
Я засмеялась.
К счастью для меня, Стэф была не просто гламурной девчонкой.
Несмотря на все дизайнерские комплекты, в которых она щеголяла, она выглядела, на удивление, гармонично.
Тот факт, что она была из действительно обеспеченной семьи и обычно носила что-то, что могло стоить больше чем весь мой гардероб, не влиял на нашу дружбу.
Меня не сильно волновали материальные блага и ее не сильно волновало то, что меня не волновало.
- Сделаешь мне одолжение? - сказала она, выходя из двери, игнорируя затор из детей, набившихся позади нее.
- Пока ты пускаешь слюни на мистера фантастика, убедись в том, что ударишь его в живот несколько раз за то, что он отнимает все твое свободное время и лишает меня моей лучшей подруги.
- Определенно, - сказала я, возвращая ей воздушный поцелуй и игнорируя укол вины, который чувствовала из-за того, что врала своей лучшей подруге.
Глава 2
"Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета между Мною и между землею".
Книга бытия 9:13
Вместо того, чтобы пойти домой, в пустую квартиру, я направилась к офису отца. Я не была уверена почему. По дороге на четвертый этаж мне пришла смс от Линкольна. "Немного опоздаю.Встретимся у меня около семи?" Улыбаясь телефону, мои пальцы быстро шарили по клавиатуре. "Да, увидимся там!" Затем я удалила восклицательный знак и досчитала до тридцати, прежде чем позволила себе нажать "отправить". Наши отношения с Линкольном были как горькая радостьКак и всегда, как только эйфория от его смс стихла, геальность нашей "дружбы" пробила стены. Было бы не плохо, если бы он предложил пойти на свидание, но на самом деле он только предложил мне войти в свое складообразное жилище - там была огромная стена, которая просто умоляла, чтобы ее покрасили, и Линкольн наконец согласился передать ее мне. Максимум, на что я могла надеяться это то, что между слоями грунтовки была еда. Хоть я и устала убеждать Линкольна, что кофе и лапша быстрого приготовления это хорошо сбалансированный рацион молочного и углеводов, он оставался неубежденным. С тех пор как отец перестал появляться в обед, в последнее время Линкольн стал приглащать меня к себе на обед, прежде чем подбросить домой. Должна признаться, даже если это не было романтичным - совсем, мы чаще всего переходили к упражнениям - было приятно поговорить с кем-то, вместо того, чтобы есть в одиночестве.
Компания отца занимала весь четвертый этаж. Когда двери лифта открылись, я увидела знакомую вывеску из нержавеющей стали "Архитектор Эдем", которая приветствовала меня последние восемь лет.
- Привет, Кэролайн, - сказала я, проходя в приемную. - Он тут?
Секретарша отца улыбнулась мне и подняла брови.
- Где же еще ему быть?
Я нашла отца в его офисе, застывшим за его столом для рисования, перед ним была куча бумаги. Это был тот образ, который ассоциировался с моим отцом, тот, который я должна была давным давно принять. Я устала бороться с этим - или скорее, бороться за его внимание - но правда была в том, что в ту минуту, когда все его внимание было приковано ко мне, я все равно чувствовала от этого удушье. Он был полностью погружен в работу, и судя по нему, он был там некоторое время. Галстук исчез, рукава были закатаны, в одной руке линейка, карандаш, неряшливо свисавший изо рта. Я была готова держать пари, когда он отойдет от стола, я увижу его босые ноги. Он даже не заметил, как я дошла до середины его кабинета.
- Привет, пап, - сказала я, помахав рукой. Он поднял глаза и улыбнулся, проводя рукой по волосам цвета соль с перцем, будто это как-то могло освободить его от мира линий, углов и отражений света. Он протолнул карандаш за ухо и вышел из-за стола. Только носки.
- Привет, дорогая , - прочистил он горло. - Это приятный сюрприз. Оу... Как прошел твой последний учебный день?
Я терпеть не могла это слышать, но вот оно, то же, что и всегда. Голос, который говорил, что рад тебя видеть здесь, но на самом деле был чем-то увлечен, от чего не хотел бы, чтобы его отвлекали. Я сглотнула и проглотила это. Это было все, что я могла сделать. Я знала, если бы он знал, что я слышала это, он был бы оскорблен.
- Отлично, - сказала я, сияя от новостей. - Я поступила на курсы искусства у Фентона. Они начнутся через шесть месяцев. - Это было основной мотивацией моего прибывания в школе сегодня. Последний день семестра - это обычно кульминация - он же день халявы. Отец никогда не вынуждал посещать школу в последний день. Хотя... Отец никогда ничего не вынуждает делать. Но я ждала несколько месяцев, чтобы выяснить, смогу ли я получить место, и когда я увидела свое имя в одном из двух списков, день стал стоить того. Он одарил меня своей искренней "папочка-гордится-тобой" улыбкой.
- Конечно же ты поступила! Не было никаких сомнений. Ты вся в свою маму. - В конце его голос немного надломился.
Она тоже была художником. Он был одним из немногих, кто заводил о ней разговор. Как и я, он предпочитал оставлять все, причиняющее боль, внутри. Так было легче... и тяжелее. Но факт оставался фактом: ничто не приводило его в порядок. Ее смерть совершенно выбила его из колеи.
- Спасибо, пап, - сказала я, желая сменить тему. Он резко выпрямился и подошел ко мне, обдумывая, пошел обратно к своему столу и сел за него, вцепившись в края, будто бы был закреплен к нему болтами. Наконец, он отпустил его.
- Знаю, технически твой день рождения не наступит до завтра, но я бы хотел кое-что дать тебе сейчас.- Он пощелкал челюстью из стороны в сторону, так он делал, когда приближался срок завершения проекта или поступал большой заказ. Затем он глубоко вздохнул и решительно положил руку на стол. Единственная личная вещь, которую отец хранил в офисе, была скульптура белой двери с красным граффити на передней части, с надписью: "Няням вход запрещен!" Это было первое и единственное произведение искусства, которое мы сделали вместе. К тому времени как мне исполнилось тринадцать, папа просто вынудил уйти семь нянь тем, что не приходил во время домой, забывал регулярно им платить и надеялся, что они будут работать по выходным. Я отослала одиннадцать. Ну что я могу сказать - они не были готовы к этой работе. В день, когда девятнадцатая няня свирепствуя и с истерикой покинула нас, папа и я вытащили немного глины и решили: хватит. С тех пор, были только мы. Или чаще всего, лишь я.