– Я хотел бы сфотографировать вас в платье такого цвета. Он бы необычайно оттенил ваши глаза, и они казались бы удивительного грифельного оттенка, словно море во время грозы.
Это не было высказано, как обычные рекомендации фотографа, как сделать более выгодную фотографию. Это не были и заигрывания мужчины, который старается усыпить мою бдительность с помощью романтичных комплиментов. По крайней мере, я не почувствовала ничего такого. Так мог бы сказать художник, который рассматривает чужую картину, и с тайным сожалением говорит, что, если бы к ней добавить определенные оттенки краски, сделать акценты, смешать полутона, то он мог бы создать из нее шедевр.
– Я могла бы взять это платье в следующий раз с собой, – с сомнением сказала я, не вполне понимая, чего он хочет. – Когда мы будем работать над более творческими фотографиями. Такими, где я полностью раскрыла бы себя, показала бы эмоции и переживания, которые могу изобразить, образы, которые могу воплотить… Но, знаете, я ведь даже не задумывалась на счет одежды. Мне кажется, главное, это то, что будет выражать мое лицо.
– О нет, тут я бы с вами не согласился, мисс Дэвис, – Брайан наконец улыбнулся, и я вздохнула с облегчением. – Людям свойственно либо недооценивать, либо переоценивать одежду, и в обоих случаях они ошибаются. Если платье идет женщине, если оно отображает ее суть и душевное настроение, а не надето по прихоти моды или потому, что красный цвет выделяет ее из толпы – вы не найдете лучшего союзника. Тогда это уже не просто кусок ткани, это – ваша кожа, ваша неотъемлемая часть, которая проникает вглубь и выносит наружу все спрятанные внутри чувства и эмоции, которые не могут пробиться и, словно пленные, мечутся внутри, если на вас надета неподходящая одежда. Вот почему я всегда спрашиваю у клиентов не то, насколько комфортно они чувствуют себя в студии, а насколько комфортно они чувствуют себя в своей одежде.
– Знаете, сейчас, когда на мне почти нет одежды, я чувствую себя очень скованно и совсем не могу расслабиться.
– В этом нет ничего странного. Есть те, кто, обнажая тело, обнажают душу. А некоторые души тем глубже прячутся внутрь, чем более открыто тело. Попробуем еще раз.
Я вернулась в раздевалку, совершенно выбитая из колеи. Кажется, я начала понимать, почему Брайан Тернер не оставлял никого равнодушным. Он хотел не просто методично выполнять работу и получать за это деньги. Нет, его дело было для него искусством, а каждое новое лицо – его уникальным произведением. Он жаждал не просто делать фотографии, а запечатлевать на них то, чего не было видно в реальной жизни. Он хотел во что бы то ни стало во всем отыскать красоту и заключить ее в свою фотокамеру, как в янтарь.
Я одела узкие черные джинсы, натянула через голову топ, снова распустила волосы. Мне хотелось поскорее вернуться в студию, но одновременно я оттягивала время, чтоб обдумать, что могу сказать ему. Брайан затронул какие-то струны в глубине моей души, и мне захотелось снова вывести его на откровенный разговор. Все его слова о платьях, глазах, душе… Я еще ни от кого не слышала таких мыслей, таких рассуждений. Нет, даже короткой встречи с ним определенно хватило, чтоб я поняла – он не был похож ни на кого из мужчин, с кем я имела дело раньше. Все они спешили поскорее выложить все козыри, которые имели – в кармане и за душой – на показ. А вот Брайан держал свои истинные мысли под замком. Он казался мне манящей загадкой, и мне непременно захотелось разгадать ее.
Я повернулась к зеркалу, провела по губам прозрачным блеском, чтоб они маняще блестели, и, откинув волосы за спину, вернулась обратно, под яркий свет ламп, где меня уже ждал Брайан.
***
Мы продолжали съемку, однако теперь, когда между мной и Брайаном был физический барьер в виде одежды, я почувствовала себя значительно увереннее. В конце концов, я выглядела прекрасно, облегающие джинсы сидели на мне как нельзя лучше, но, что самое главное, внутреннее наитие подсказывало мне, что и мне удалось затронуть что-то в Брайане. Во время нашего последнего разговора он смотрел на меня особенным, внимательным, проникновенным взглядом. Я ощутила между нами – не искру, нет – но протянувшиеся незримые узы понимания, как будто мы слегка коснулись душ друг друга.
Однако тут мне пришла в голову неприятная мысль. А что, если всем так и нравилось работать с Брайаном, что он мастерски умел ненавязчиво внушить, что он относится к тебе по-особенному? И, испытав это чувство, начинаешь и вести себе гораздо увереннее и раскованнее. А Брайану удается запечатлеть это состояние, которое стыдливо прячется в реальной жизни. Может ли быть, что я только что разгадала его секрет?