Что до меня, то я раздражалась, злилась и выходила из себя от мысли, что нужна ему только для его драгоценных фотографий, однако ничего не могла поделать. Я знала, что уступлю ему в любом случае. Не видеть Брайана было выше моих сил, и я вынуждена была играть на его условиях. Я сама не заметила, как стала зависима от того потрясающего состояния, в которое гипнотическим образом вводила меня камера в его искусных руках, и от уверенности, что на этих фотографиях я увижу себя именно такой, какой мне и хотелось в тот момент. Брайану было это под силу, и он еще ни разу не заставил меня пожалеть или разочароваться. Сам же он в это время то подолгу молчал, то время от времени взволнованного повторял:
– Ты настоящая находка, Летиция. Я не знаю, что я сделал, чтоб повстречать тебя, но наверняка это что-то хорошее.
И я срывалась и ехала с ним в самые разнообразные места: в какие-то Богом забытые заброшенные подворотни, разрисованные ярким граффити, которые почему-то настраивали Брайана на бунтарский лад; в старые заброшенные здания с облупившейся штукатуркой и разбитыми окнами, зияющие пугающей чернотой; в ухоженные парки с живописными фонтанами и аккуратно подстриженными газонами; на широкий мост с изящными перилами, перекинутый через широкое русло Гудзона, по которому неторопливо проплывали белоснежные яхты; в величественные старинные дома с богатым историческим прошлым, винтажные магазинчики и маленькие забегаловки с явно не самой блестящей репутацией где-то на выезде из города. Мы с Брайаном объездили весь Нью-Йорк в поисках закоулков, которые пробудили бы в нем определенное настроение и которое понравилось бы мне. Впрочем, даже если мне и не хотелось сниматься в месте, в котором Брайан по непонятным для меня причинам усматривал что-то особенное, он едва ли не на коленях умолял меня, чтоб я доставила ему удовольствие и согласилась там позировать. И я, конечно же, уступала.
Иногда после особо удачных съемок он в качестве благодарности за потраченные мною усилия отвозил меня в ресторан. После работы он всегда пребывал в особо воодушевленном и расслабленно-удовлетворенном настроении, щедрой рукой заказывая у официанта все, что я пожелаю, а сам сидел и, не удержавшись, просматривал фото, пока я медленно попивала легкое розовое вино и накалывала на вилку устрицы. В такие моменты, глядя на его тонкие пальцы, нажимающие на клавиши, на легкую улыбку, невольно трогающею его губы, одновременно напряженное и одухотворенное лицо, которое смотрело на мои фотографии, но не на меня, мне хотелось и поцеловать его, и разорвать на части. Как можно было назвать те странные и своеобразные отношения, что установились между нами? Я не знала ответа, но мне не оставалось ничего другого, кроме как ждать, к чему это приведет.
Я часто задавалась вопросом: почему я? Почему среди всех именно я смогла так сильно зацепить его? Ведь многие девушки были бы весьма рады стать моделями для Брайана по малейшей его просьбе. Однако он не только не хотел никого другого, но еще и стал принимать гораздо меньше клиентов, чтоб посвящать больше внимания мне. Что ж, я вполне могла бы торжествовать победу. А кому не льстило бы то, что их выделяют среди всех остальных, к тому же мне, вся жизнь которой была скрытым тщеславным стремлением к этому? Но одновременно это и не могло не тревожить. В конце концов, я отдавала себе отчет в том, что вокруг Брайана постоянно крутилось множество девушек, среди которых были и красивее меня, и гораздо профессиональнее. Так почему же все-таки я? Я боялась, что, не поняв своих козырей, я могу легко утратить их, и ответ на этот вопрос мучал меня еще достаточно продолжительное время.
А как же цель, с которой я, собственно, и пришла к Брайану впервые? На тот момент, благодаря его стараниям и неисчерпаемой фантазии, я уже имела довольно таки обширное и разнообразное портфолио, которое можно было с гордостью продемонстрировать модельным агентствам. Однако, при мысли о том, что чужие равнодушные люди будут рассматривать творения наших общих с Брайаном усилий, меня охватывало душевное смятение. Ведь это были не просто фотографии – это были свидетельства той особенной связи, которая установилась у меня с ним. Они были повествованием нашей с ним истории. Они были доказательствами наших непонятных, сложных, своеобразных и противоречивых, но все же сильных чувств. Расценивать же их как критерий отбора среди тысяч других девушек показалось мне кощунственным.