Меня вдруг обдало волной негодования. Я резко вырвала свою руку, которая все еще находилась в его. Господи, до какой же степени он самоуверен!
– А ты думаешь, что ты это понимаешь, а?! Думаешь, что читаешь меня, как открытую книгу, не так ли, Брайан?
Но он не дрогнул. Не отвел взгляд.
– Нет, Летиция. Пока еще нет. Но, думаю, небольшую часть тебя я все же разгадал. И знаешь, почему? Потому что она похожа на меня самого. Ты полностью отдаешься тем эмоциям и чувствам, которые обуревают тебя, не пытаясь им сопротивляться. Ты бросаешься в омут с головой, если тебя туда тянет. Ты отдаешь всю себя без остатка тому, чего хочешь. Решительно, не раздумывая, каждой клеточкой тела. Вот что восхищает меня в тебе, Летиция. Ты слово ящик с потайным дном. Каждый раз я открываю в тебе что-то новое. Сначала ты кажешься мне задумчивой, мечтательной и погруженной в себя. Через несколько минут ты уже поражаешь меня дерзостью, смелостью, раскованностью, заразительной искрометностью. Когда ты недовольна, твои глаза метают бури и молнии. А спустя несколько минут ты уже беззаботно смеешься и ведешь себя, как маленький ребенок. В этом твоя особенная живая притягательность. Мне не угнаться за тобой, Летиция. Поэтому я и не тешу себя надеждой, что понял тебя. Однако я стремлюсь к этому.
Мы молча сидели на ступенях перед каким-то заброшенным зданием, и лишь отдаленные гудки машин где-то сзади нас нарушали тишину. Наша небольшая ссора неожиданно только больше сблизила нас – по крайней мере, я заставила его хоть немного впустить меня в свою душу. Значит, он хочет понять меня? Что ж, может быть, ему в этом повезет больше, чем мне самой.
– О чем ты задумался? – негромко спросила я, чтоб прервать затянувшееся молчание.
– О том, что, если б я родился несколько столетий назад, то непременно стал бы художником, – неожиданно ответил он, поставив меня в тупик. Что ж, если Брайан не успевал за сменой моих настроений и мыслей, то и он сам не уступал мне в этом. – Я и сейчас думаю над этим, однако холсты и краски уже изжили себя. Нужно идти в ногу с веком, отдавая ему должное.
– Разве фотографии – не пристрастие всей твоей жизни? – удивилась я.
– Безусловно. Но не всегда мне удается так тонко передать на фотографии все оттенки и полутона, как мне бы того хотелось. Мне хочется добавить в них больше жизни, которую можно вдохнуть только с помощью смешения красок. Привести в пример тебя, Летиция. Иногда мне не хватает чего-то на твоих фотографиях, какой-то неуловимой детали, какого-то акцента, который не получается уловить с помощью фотокамеры. В такие моменты мне хотелось бы нарисовать тебя – здесь все было бы в моей власти, зависело бы только от моего желания и моей кисти. Я мог бы представить тебя на полотне такой, какой мне бы хотелось. Я мог бы взять краску золотисто-льняного цвета для твоих волос… – Брайан поднял руку и накрутил на палец мой локон, – …смешал бы серую и сапфирово-голубую для твоих глаз… – он легко прикоснулся пальцами к моему лицу -… и бледный коралл для твоих губ, – он наклонился и коснулся губами моих губ, легко и почти не ощутимо, и сразу же отстранился. Я даже не успела почувствовать его дыхания на своем лице.
– Ну что, – он поднялся, непринужденно улыбнулся и протянул мне руку, – думаю, лучше нам будет продолжить в другой раз, когда ты отдохнешь и наберешься сил. Если… если, конечно, ты сама захочешь.
Я, словно в тумане, подала ему руку, и он легко поднял меня. Ах, Брайан, Брайан! Можно подумать, ты не знал, что не предоставил мне другого выбора.
Невесомое прикосновение его губ горело на моих устах жарче раскаленного клейма.
***
Брайан ни разу не постарался меня соблазнить. Он больше не предпринимал попыток ни поцеловать меня, ни прикоснуться ко мне, ни уж тем более затащить в постель. Наши отношения продолжали держаться на доверительно-профессиональном уровне. Тот поцелуй ничего не изменил, словно его и не было. Я все так же оставалась его моделью и музой, а он – фотографом для создания моего портфолио (которое давно уже перестало меня интересовать). Отношение Брайана не стало ни теплее, не холоднее. Создавалось впечатление, что этот поцелуй значил для него не больше, чем если бы он поправил на мне манжету рукава. Я уже начинала сомневаться в том, не померещился ли он мне. Что ж, может, для него это действительно не имело никакого значения. Но зачем же тогда он это сделал?! Хотя, кто знает, какие чудачества взбредают в голову чувственным деятелям искусства? Что ж, тогда я твердо сказала себе, что последую его примеру и выкину этот эпизод из головы. Я не собиралась позволить ввести себя в обман одним лишь поцелуем.