Все примерно одно и то же: “А вы, оказывается, уже затопили” и “Какие прелестные хризантемы!”.
Креддок закусил губу. Здорово она их изобразила.
— Единственным исключением оказалась миссис Хармон. Она просто душечка! Явилась в шляпе набекрень и в ботинках с развязанными шнурками и напрямик спросила, когда начнется убийство. Все ужасно смутились: они-то делали вид, будто заскочили случайно! А тетя Летти сухо сказала, — она на подобные вопросы таким образом отвечает, — что это произойдет довольно скоро. Потом пробили часы, и с последним ударом погас свет, дверь распахнулась, и какой-то человек в маске как заорет: “А ну, руки вверх, кому говорят!” Или что-то в этом роде… Как в плохом боевике. Нет, правда, все выглядело ужасно нелепо. А потом он два раза выстрелил в тетю Летти, и стало вдруг очень даже не смешно.
— Где были в тот момент остальные?
— Когда погас свет? Ну, кто где… Миссис Хармон сидела на диване, Хинч, — мисс Хинчклифф, — стояла напротив камина… Какая она все-таки мужеподобная!
— Все находились в этой комнате или кто-то был в дальней?
— Большинство, по-моему, было здесь. Патрик пошел в ту комнату принести херес. Полковник Истербрук, кажется, отправился за ним, но я не уверена. Остальные, как я уже говорила, находились здесь.
— А вы сами где были?
— Кажется, у окна. Тетя Летти пошла за сигаретами.
— Они лежали на том столике под аркой?
— Да… И тут погас свет и началось…
— У мужчины был карманный фонарик. Что он с ним делал?
— Ну… светил, естественно. Прямо нам в лицо. Совсем ослепил. Совершенно ничего не было видно.
— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить как можно точнее, мисс Симмонс: он держал фонарь неподвижно или шарил им по комнате?
— Шарил, — медленно произнесла Джулия. Томности ее поубавилось. — Как прожектором в дансинге. Сначала свет ударил мне по глазам, потом заплясал по комнате, а затем раздались выстрелы. Два хлопка.
— А потом?
— Он обернулся… Мици начала откуда-то завывать как сирена, фонарь упал, и раздался третий выстрел. А потом дверь закрылась, знаете, так медленно, с жалобным визгом… Просто жуть… И мы очутились в кромешной темноте, что делать — не знаем, а бедная Банни визжала словно поросенок… ну, а Мици — та прямо наизнанку выворачивалась.
— Как вы полагаете, он выстрелил в себя нарочно или нечаянно, скажем, споткнулся, и пистолет разрядился?
— Понятия не имею. Я ведь считала, что это всего лишь глупая шутка… пока не увидела на ухе тети Летти кровь. Но, с другой стороны, даже если стреляешь просто так, чтобы игра была больше похожа на правду, нужно целиться очень тщательно, чтобы ни в кого не попасть, да?
— Конечно. А вы думаете, он видел, в кого стреляет? Я хочу сказать, мисс Блеклок хорошо высвечивалась фонарем?
— Да Бог его знает. Я не на нее смотрела, а на него.
— Я вот к чему спрашиваю… Как вам кажется, он целился именно в нее?
Джулию, казалось, эта мысль поразила.
— Вы хотите сказать, что он хотел поймать на мушку именно тетю Летти? Не думаю… Разве мало было других способов ее укокошить? Какой смысл собирать для этого всех друзей и соседей? Только чтобы усложнить себе жизнь?.. Он мог в любое время застрелить ее из-за изгороди, по старой доброй ирландской традиции, и его бы не сцапали.
“Да, — подумал Креддок, — это исчерпывающий ответ на предположение Доры Баннер”.
— Благодарю вас, мисс Симмонс, — вздохнул он. — Пойду теперь побеседую с Мици.
Креддок с Флетчером застали Мици на кухне. Она раскатывала тесто для печенья и встретила их настороженно.
Черные волосы лезли ей в глаза, а темно-красный свитер и ярко-зеленая юбка плохо сидели на расплывшейся, бесформенной фигуре. Вид у нее был угрюмый.
— Почему вы входить на мой кухня, мистер полицейский? Вы из полиция, так? Везде, везде преследования! Говорят, Англия другой, но нет, тот же самый. Я знаю, вы приходить мучить меня, заставлять говорить, но я молчу, слышите? Молчу! Можете снимать мои ногти, подносить горящая спичка к моя кожа, можете делать меня еще более ужасно, но я не буду сказать. Я ничего не буду сказать. И можете посылать меня назад в концентрационный лагерь, все равно…
Креддок задумчиво посмотрел на нее, прикидывая, какую тактику лучше выбрать. Наконец вздохнул и сказал:
— Хорошо, берите шляпу, пальто и пошли.
— Что вы говорить? — испуганно вскинулась Мици.
— Берите шляпу, пальто и пошли. Я не захватил аппарата для сдирания ногтей и прочих приспособлений. Они у меня в отделении. У вас есть наручники, Флетчер?
— Сэр! — восхищенно произнес сержант.
— Но я не хотеть ходить с вами! — в ужасе отпрянув, завопила Мици.
— Тогда вы будете вежливо отвечать на вежливые вопросы. Если хотите, в присутствии адвоката.
— Юристы? Мне не нравятся юристы. Я не хочу юристы.
Она отложила скалку, вытерла руки об одежду и села.
— Что вы хотели узнавать?
— Я хочу, чтобы вы рассказали о вчерашнем вечере.
— Вы сами хорошо знать.
— Я хочу услышать от вас.
— Я пытаться уйти. Она вам сказать это? Когда я видеть, что в та газета говорят об убийство, я пытаться уйти. Она не разрешать мне. Она очень жестокая, ей все плевать. Она заставить меня оставаться. Но я знать, что будет. Знать, что меня убивать.
— Но вас же не убили.
— Нет, — неохотно признала Мици.
— Ладно, теперь расскажите, что произошло.
— Я быть очень нервный. О, я быть очень нервный. Весь вечер. Я слушать. Около меня ходить люди. Один раз мне казаться, кто-то красться в холл… но это только миссис Хаймс войти в черная дверь, чтобы не делать грязный главный лестница, так она объяснять. Очень ей важно! Она сама наци, этот ее белый волос, синие глаза, такая выше все, смотрит на меня как на грязный… грязный…
— Да Бог с ней, с миссис Хаймс!
— Кто она думает она есть? Может, она училась дорогой университет, как я? Может, она имеет диплом экономиста? Нет, она простой наемный рабочий. Копает земля и косит трава, и каждый суббота ей столько платить! Как она может называться леди?
— Я же сказал: Бог с ней! Давайте дальше.
— Я нести херес, стаканы и маленькое печенье, которое готовить, очень вкусное — в гостиная. Позвонить дверь, и я ходить открывать… Потом еще раз, и еще, и еще. А я открывать. Очень стыдно, но я делать. Потом шла опять в чулан и начинать чистить серебро, я думать, это удобно, потому что, когда приходить убивать меня, буду иметь нож для резать туша, очень острый и очень большой.
— Очень предусмотрительно.
— А потом вдруг я слышать, как стрелять. Я думать: ну, все, начался. И бежать к столовой. Эта другая дверь, ее нельзя открывать. Я стоять момент и слушать, и тогда третий выстрел, и сильный шум здесь, в холле, я поворачивать ручка двери, но ее запирать с той стороны. Я… как это… в мышеловка… Я чуть с ума не сойти. Я кричать, кричать и бить дверь. Потом они ее открывался и давался мне выходить. Я приносить свечи, много свечи… потом свет зажигать, и я видеть кровь… кровь! Ай! Это не первый раз я вижу кровь. Мой маленький брат… я видеть, его убивать… я видеть кровь на улица… людей стрелять, они умирать… Я…
— Да-да, — прервал ее инспектор Креддок. — Большое спасибо.
— А теперь, — с пафосом продолжила Мици, — можете меня арестовывать и сажать в тюрьма.
— Не сегодня, — сказал инспектор Креддок.
Когда Креддок с Флетчером пересекали холл, направляясь к выходу, парадная дверь распахнулась, и они чуть не налетели на высокого красивого юношу.
— Сыщики, чтоб мне пусто было! — закричал он.
— Мистер Патрик Симмонс?
— Так точно, инспектор. Вы ведь инспектор, а он сержант, да?
— Совершенно верно, мистер Симмонс. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
— Я невиновен, инспектор. Клянусь, невиновен!
— Знаете что, мистер Симмонс, не валяйте дурака.
Мне еще со многими нужно поговорить, и я не хочу терять времени. Что это за комната? Мы можем сюда пройти?
— Это так называемый кабинет, но здесь никто не работает.
— А мне сказали, вы на занятиях, — протянул Креддок.
— Я обнаружил, что не могу сегодня сосредоточиться на математике, и отправился домой.