— Что я могу для вас сделать? — Глаза светились нечеловеческим участием, а улыбка, растянувшаяся от уха до уха, своим сиянием охватывала стены, потолок и даже пол невзрачной комнатушки. Все бы так меня любили!
— Я собираюсь купить квартиру, — доверительно сообщила я, и дама засияла еще больше. Мое решение она одобряла и приветствовала от всей души. — Я присмотрела несколько вариантов и хочу иметь твердые гарантии, что переговоры веду действительно с хозяевами квартир и что на их жилплощади не прописаны посторонние.
Разумеется, я назвала несколько квартир в разных домах, хотя и в одном районе.
Не уверена, что преуспела исключительно благодаря правдоподобности разыгранного спектакля и личному обаянию. Неброская бумажка с портретом американского президента, вероятно, была еще более убедительна, чем я.
Теперь я знала, что владелица квартиры, в которой погибла студентка, — Саломатина Ирена Геннадиевна. И на достигнутом останавливаться не собиралась. Об Ирене Геннадиевне я собиралась узнать гораздо больше. И я даже знаю, куда для этого пойти! В районную поликлинику.
Схватиться за сердце у подъезда соседнего дома (там я «Орифлейм» не распространяла, посему за последствия не опасалась) труда не составляло. С правдоподобной версией проблем не возникло, тем более вру я теперь свободно, спонтанно и совершенно натурально. Ну, шла к подруге в гости, ее не застала, неожиданно прихватило сердце. Охать и гримасничать наподобие хворой макаки умею виртуозно — насмотрелась на свою первую и, даст бог, последнюю свекровь. Склонность к имитации и подражанию, как и у любой нормальной женщины, у меня с детства. Некоторое затруднение, правда, вызвала попытка побледнеть лицом, остальное прошло на ура.
Приподъездные бабульки надо мной расквохтались так, что едва не довели до настоящего беспамятства. Да еще и влили насильно какой-то дряни. Но овчинка все равно выделки стоила. Я разжилась не только адресом поликлиники этого района, но и провожатым — словоохотливым дедком Иваном Феоктистовичем, вызвавшимся меня туда доставить «в лучшем виде». Не уверена, что он и впрямь сильно обеспокоился моим здоровьем, скорее всего, надеялся заполучить в моем лице благодарную слушательницу.
Дорога, которая у меня одной даже при необходимости полагаться на расплывчатые указания прохожих, заняла бы не более пятнадцати минут, в приятной компании растянулась часа на полтора. Ну, или мне так просто показалось. Зато теперь я могла чуть ли не по минутам расписать всем желающим — при условии, что таковые бы нашлись, — насыщенный рабочий день своего спутника. Да, да, он все еще работал, хотя, по моим представлениям, уже давненько должен был составлять компанию ровесницам на лавочке около подъезда. А уж физические упражнения и виды спорта, которым Иван Феоктистович отдавал предпочтение и регулярно практиковал для поддержания спортивной формы, я смогу перечислить и через десять лет. Благо упомянуты они были неоднократно и расписаны со всеми возможными подробностями.
— Я в больнице был последний раз одиннадцать лет назад, — вещал бодрячок. — Да и то для справки по месту работы. Так у меня все оказалось в норме, молодежь может позавидовать. — Старик на меня глянул исподлобья, видимо удивляясь, почему я не кусаю себе локти.
Я послушно скорчила унылую гримасу, демонстрируя запоздалое раскаяние, что, в отличие от собеседника, не пристрастилась к двухчасовому утреннему бегу, ежедневной гимнастике с гантелями и двадцатикилометровым лыжным кроссам при любых погодных условиях.
Старик продолжал грузить меня деталями того, как постепенно следует наращивать темп и количество физических нагрузок на организм, а я прикидывала, поднимет ли мой говорливый собеседник хотя бы одну авоську из двух, а то и трех, с которыми Аллочка ходит за продуктами. Честно говоря, я сильно сомневалась. Как-то трудно было заподозрить в мелком и тщедушном дедке выносливость и силу тяжелоатлета. И не уверяйте меня, что до своих полутора метров роста он сократился исключительно в старости, а до того по всем параметрам годился в гренадеры Семеновского или Преображенского полка.
С трудом удалось уговорить моего сказочника обождать на лавочке. Пришлось пообещать, что, как освобожусь, дослушаю остальное.
Очередь в регистратуру, как и следовало ожидать, была приблизительно такой, как в совдеповские времена за импортными бюстгальтерами.
Все-таки жаль, что деда нельзя было взять, расстраивалась я, наблюдая почти незаметное убывание очереди перед собой. Он бы на ближайшие лет десять выговорился. И что так долго можно делать с каждым пациентом? Ведь не оперируют же никого и даже анализов не собирают.