Выбрать главу

— А почему череп проломлен?

— В газетке ломик завёрнут был».

* * *

Тут газет нет, поэтому мой гвоздодёр был завёрнут в тряпочку. Инокиня, получив удар по затылку, полетела носом в траву.

— Варюха! Где вход?! Показывай бегом!

Мы метнулись мимо освещённой лунным светом паперти к другой стороне церкви. И почти сразу сзади раздался истошный крик:

— Тати! Воры! Держи!

Слабо ударил. Пожалел, помилосердствовал. Женщину ломом по голове… а у неё на голове, видать, коса свёрнута. Кретин. Ведь повторял же себе: «от моего милосердия люди дохнут». Теперь, похоже, моя очередь пришла.

Спотыкаясь в полосах темноты и лунного света, путаясь в длинном подоле, поправляя сползающий на глаза платок, я бежал вслед за Варварой, в панике слыша за спиной нарастающий шум пробуждающегося по тревоге монастыря. Обежав какое-то строение, Варвара остановилась перед дверью. Похоже как погреба во дворах делают: дверь в раме, врезана в земляной склон.

— Засов! Засов помоги выдернуть!

Сдвинуть разбухший засов мы не смогли, но гвоздодёр помог и здесь — вытащили один из крюков вместе с гвоздями. Дверца открылась, пахнув на нас холодом и сыростью подземелья. Со стороны двора раздался собачий лай.

«Нас не догонят, нас не догонят!».

Я сунулся внутрь, в полной темноте нащупывая ногами осклизлые ступеньки крутой лестницы, а рукой — такую же кирпичную стену.

Только через десяток шагов дошло: Варвары рядом нет.

— Варька, ты где?

Сверху, после паузы, донёсся странно напряжённый голос:

— Господин мой… Ванечка… Я узрела, сподобилась. Ты иди. Я здесь останусь.

Какой-то шорох, деревянный стук, какой-то скрип… Она чего, сдурела?! Да её здесь… Из неё же всё вытрясут! Или она сама решила меня сдать?!!! Недожал, недоломал, недовдолбил…

Я метнулся по лестнице вверх.

«Метнулся»… два раза — мордой в кирпичи.

Дверь была закрыта, а через щёлку между досками в нижней части дверцы было видно. И слышно.

Вскрик Варвары, когда здоровенная псина, почти чёрная в темноте, со здоровенной пастью на довольно короткой морде, прыгнула ей на спину откуда-то сбоку, со склона. И мерзкий всхлюп рвущейся плоти, когда собачья башка резко дёрнулась в сторону.

От этого движения по мозаике лунных пятен отлетел и покатился по траве какой-то… мячик. Светленький, типа футбольного.

В платочке.

Зверюга подняла голову и посмотрела прямо мне в глаза. Через расстояние, через эту щель… Он, явно, видел меня. Но запах вытекающей, булькающей крови отвлёк его внимание. Зверь, рыча, шагнул к… «мячику».

А я… отвалился к стенке, прижался к холодному камню всей спиной.

Варенька! Варюха-горюха! Как я мог о тебе плохо подумать! Как мог вообразить, что предашь! Ты же спасла меня! Ценой своей жизни. Ценой своей смерти. Ты знала, что в монастыре держат таких… уродов. А вывернутый крюк засова явно указывал путь, по которому мы ушли.

Ты поставила крюк на место, пыталась успокоить псов. Но… всего несколько часов назад, в подземелье… мы с тобой… на тебе, на твоём теле, на твоей голове — мой запах. Запах чужака в этом мире.

И вот: эта тварь разгрызла твоё лицо и вылакивает твой мозг…

И десяти дней не прошло, как я увидел тебя первый раз. Такую… активную, уверенную, агрессивную. Знающую свою «мудрость мира». Безусловно уверенную в правоте своего дела.

Потом часы издевательств, насилия, утопления, боли… Старая чешуя, наборы привычных стереотипов, ценностей, «добра и зла» были содраны с твоей души. И душа выжила даже без этих внешних подпорок. Она только-только начала заново возрождаться. Уже в моих руках, под моим присмотром. С частицей моего времени, моего внимания, моей души. Ты могла бы стать… бриллиантом в моей команде. Источником моих радостей, помощницей, одной из лучших среди моих «десяти тысяч всякой сволочи». Человеком, а не куском мяса на ножках.

Как больно… Вот, только что держал в руках птенчика. Пушистого, чирикающего забавно, обещающего вырасти в красивую могучую птицу… Кусок слизи смердящей… Корм могильным червям…

Из ступора меня вывели голоса. И отблески факелов. Рычание собак, которых отгоняли от их добычи. Боль в челюстях, от усилия, с которым я сжимал зубы.

Уходить. Тихо, быстро. Иначе это всё бессмысленно. И её смерть…

Снова на ощупь спустился по лестнице. Дальше ход стал горизонтальным. Автоматически достал зажигалку и пошёл со светом. Автоматически отметил пару простеньких ловушек и ответвлений. Долго бился в выходную дверь. Пока не дошло — открывается внутрь.

Дёрнул — и вывалился. В прохладу летней ночи. В свежесть ночного простора после затхлости подземелья…