Матросы набросили чалки, а затем с баржи спустили сходни, охрана, добродушно покрикивая, отобрала человек двадцать мужчин, и они, выстроившись цепочкой, начали подавать поленья с края поленницы прямо в открытый люк кочегарки буксира.
Заволновавшиеся было ссыльные, поняв, что это всего лишь очередная погрузка топлива, а вовсе не конец пути, обрадовались хоть какому-то разнообразию и, разглядывая поля, принялись степенно обсуждать виды на урожай.
Одновременно на берегу как-то незаметно начали собираться местные жители, сбежавшиеся сюда «как есть в своем виде», то есть в заношенных рубахах, латаных портках и босиком. С подмытого быстрым течением откоса жиденькая толпа чалдонов равнодушно взирала на происходящее.
Иртеньева все это тоже заинтересовало только в первый момент, а дальше он уже просто машинально следил за тем, как лениво переругиваются сошедшие с буксира матросы, как перелетают из рук в руки поленья у соскучившихся по работе мужиков и как наблюдает за происходящим наконец-то выглянувший из своей рубки седоусый капитан.
Внезапно дверь надстройки громко хлопнула, и одновременно раздался пронзительный женский визг. От неожиданности Вика дернулся, резко повернулся и увидел, как расхристанная бабенка прямо с борта спрыгнула на косу, и почти сразу, тяжело гупая сапогами по сходням, за ней погнался вооруженный винтовкой караульный солдат.
В три прыжка, с криком: «Куды, стерва?..» — караульный догнал беглянку и с размаху треснул ее кулаком по шее.
Женщина жалобно пискнула, падая, повернулась, и только сейчас Иртеньев смог разглядеть ее лицо. Он ожидал увидеть обычную физиономию, какая по большей части была у баб, которых конвоиры по давней традиции затаскивали к себе на ночь, но тут было что-то другое.
Чистое девичье личико с задорно вздернутым носи ком да что-то ищущий затравленный взгляд чем-то неуловимым тронули душу Иртеньева, и, когда солдат снова замахнулся, Вика, сам того не ожидая, перескочил через борт и, отшвырнув караульного, зло прошипел ему прямо в разгоряченную рожу:
— Не смей бить, подонок…
Краем глаза Иртеньев еще успел заметить, как от буксира, держа в руке недоеденный бутерброд с красной икрой, к ним спешит начальник этапа, но тут оскорбленного на виду у всех караульного словно прорвало, он дико рявкнул и, вскинув винтовку, бросился на Иртеньева. Каким-то шестым чувством почувствовав опасность, Вика, на секунду раньше, сделал стремительный вольт, и промахнувшийся солдат, не удержавшись на ногах, со скрежетом вогнал штык в прибрежную гальку.
Мгновенно подскочивший к ним начальник этапа ухватил солдата за шиворот и заорал:
— Ты что вытворяешь, раздолбай!.. — пустив такой поток матюков, что ошалевший конвоир тут же взял винтовку к ноге и растерянно забормотал:
— Дык… Это жа… Вона…
Начальник покосился на безмолвную толпу, еще раз ругнулся вполголоса и коротко приказал:
— А ну, гуси лапчатые, все за мной!
Словно ничего не случилось, он дожевал свой бутерброд, повернулся и молча зашагал назад к буксиру, то и дело оскальзываясь на мокрых камнях…
Вика открыл глаза и в первый момент никак не мог сообразить, где находится. Он лежал на неструганых досках, укрывшись пальто, под головой у него была котомка, а сверху низко нависал косой скат, составленный из распиленных вдоль лесин, сложенных впритык. Впрочем, постепенно реальность взяла свое, и Иртеньев в деталях вспомнил вчерашний день.
Проявленное благородство на первых порах обошлось ему дорого. Только протомившись несколько часов в наглухо закупоренном темном трюме, Иртеньев до конца осознал, чем для него может кончиться нелепая стычка с конвоиром. И лишь много позже, глядя вслед уплывающей барже, он кое-как вышел из ступора, когда деревенский староста, бородатый мужик в армяке, тронул его за рукав и пробасил:
— Однако айдате, неча вам тут торчать…
Мужик привел его разом со спутницей, той самой незнакомой девчонкой, которую собирался бить конвоир, в заброшенную землянку, и там Вика, не чувствуя ничего, кроме страшной усталости, бросил одеяло на дощатые нары и словно провалился в спасительный сон.
Окончательно осознав все, Иртеньев рывком сел на нарах и огляделся. В землянке тянуло сыростью, но, похоже, сделана она была добротно. У торцевой стены виднелась глинобитная печь, полускрытая небольшой свалкой явно брошенной утвари, стены образовывали поставленные торчмя доски, а вдоль них тянулись деревянные нары, заодно служившие и сиденьями, поскольку середину землянки занимал «дачный» стол, опиравшийся не на ножки, а на сбитые накрест козлы.