— Дай самогона… Не пожалей. Помру.
— Все сюда! — позвал Глоба милиционеров, и те ввалились в сени, закоченевшие, с посиневшими носами, но возбужденно радостные, закидывая винтовки за спины.
— Эк его лихоманка трясет, — засмеялся Дмитро. — А я, честно говоря, думал, он все-таки в атаку пойдет… Но, видать, слаб оказался.
Глоба достал из кармана веревку, туго стянул за спиной Корню руки. Пошел в хату и вернулся с шубой и стаканом самогона. Шубу набросил на бандита и застегнул впереди на пуговицы. Поднес стакан к губам Корня, и тот начал пить, клацкая по краю стекла зубами.
— Мацько, — приказал Глоба, — запрягай коня в сани.
Из хаты показался старик-хозяин, он старался не глядеть на связанного Корня.
— Мы вашу лошадь забираем… Ее вернут, вы не беспокойтесь. И вообще, живите спокойно. Никто вам плохого теперь не сделает.
В сани навалили сена, положили на него закутанного в шубу Корня, сами сели по бокам, и Глоба взмахнул кнутом:
— Но-о, милая!
Лошадь вывернула сани из ворот, потащила их по дороге, засыпанной снегом. Все дальше уходил хутор с одиноко стоящим у плетня старым Мацько.
Морозный пар бьется у губ людей, курчавый иней оседает на воротниках. Солнце поднимается между темных стволов деревьев, красное, напитанное свекольным соком. Полозья визжат на поворотах.
Через час вдали показалась дощатая будка полустанка. Покосившаяся, она торчала у железнодорожного переезда. Рабочий поезд здесь останавливался на две минуты. Где-то за лесом уже слышалось его тяжелое пыхтенье, белый столб дыма тянулся высоко в небо.
— Мы посадим Корня в вагон, — сказал Глоба, — главное — успеть бы. А ты, Дмитро, гони сразу до следующей станции. Там есть телеграф. Пусть сообщат в губмилицию — надо нас встретить на вокзале. А теперь поднимем его, братцы.
Показавшись из-за мыса синего леса, поезд приближался. Корня подняли с саней, крепко взяли под локти, — он стоял не шелохнувшись, спеленутый шубой. Вагоны начали замедлять движение, в окнах появились любопытные лица пассажиров. Собравшись с силами, Корень вдруг рванулся, стараясь плечами отшвырнуть от себя вцепившихся в него людей, с бешеной яростью ринулся телом к проносящимся мимо колесам, но все трое мертвой хваткой впились в шубу, и он, поняв безнадежность своего порыва, сразу ослабел, вяло поник в милицейских руках, Поезд остановился. Глоба распахнул дверь, быстро залез на верхнюю ступеньку и потянул вверх тяжеленного Корня, стоящие на земле Дмитро и Егор подпихнули его снизу, как мешок с картошкой, и бандит ввалился в тамбур. Поезд тронулся. Егор ухватился за поручень. Дмитро замахал шапкой, торопливо шагая рядом с вагоном.
— Сообщи-и! Не теряй времени! — закричал Глоба, высовываясь из вагона.
На вокзале их уже ожидал «форд» и отделение конной милиции. Возбужденный Лазебник, в зеленой бекеше, отороченной мехом, в кубанке, с румянцем на щеках, первым бросился навстречу Глобе и Сидорову, которые вели по перрону равнодушно упирающегося бандита.
— Ну, брат, ты отличился! — заговорил замначгубмилиции. — На ветер слов не бросаешь!
Лазебник остановился перед Корнем и, вскинув ему голову мягким нажимом кулака под подбородок, весело проговорил, пыхкая морозным паром:
— Здоров, атаман! Отгулял? Пришло время каяться! В машину его, хлопцы!
Корня посадили на заднее сиденье, по бокам опустились Глоба и Егор, Лазебник, повернувшись к шоферу, махнул рукой:
— Гони!
Под цокот копыт, резкое завыванье гудка кавалькада двинулась по улице города, привлекая к себе внимание прохожих. Глоба покосился на Корня и увидел, что тот словно бы проснулся, — теперь из глубины шубы ожившими глазами он смотрел на проносящиеся мимо улицы, на его лице даже появилось загадочное выражение какого-то скрытого удовлетворения. Он тянулся из шубы, щекой отодвигая тяжелый ворот, словно хотел, чтобы его увидели из машины, слабая усмешка поплыла по обметанным лихорадкой губам.
В губмилиции Корня ввели в кабинет к Рагозе, с него стянули шубу, его развязали, и он стал посреди комнаты — лохматый, с цыганской бородой, в полузастегнутом кителе, под которым была видна грязная рубаха, отекшие кисти рук казались красными клешнями. В дверях толпились служащие — весть о том, что привезли грозного и неуловимого Корня, уже облетела здание. К Глобе протиснулся Замесов, ударил ладонью по плечу, удовлетворенно улыбаясь:
— Поздравляю! Отличная работа! Просто завидую…
Рагоза одобрительно улыбнулся Тихону и незаметно для людей легонько подмигнул глазом. Кныш обнял Глобу, шепнул на ухо с хитрецой: