Полковник вынул из кармана свежеотглаженный платок и тщательно вытер пальцы.
— Притворяется, — хмуро сказал Фиолетов. Полковник молча покачал головой и пошел из подвала. Андрея снова вывели во двор. Возле «форда» уже толпились любопытные. Они стояли кучкой и приглушенно переговаривались, с тревогой поглядывая на казаков.
Андрея подтолкнули к машине, и он залез на заднее сиденье. Шофер, здоровый детина в кожаной куртке с маузером на боку, вырулил из ворот. Конвой зарысил следом, не отставая ни на шаг, так что лошадиные морды дышали Андрею в спину. Прохожие торопливо убегали с дороги, испуганно оглядываясь.
Железные ворота раскрылись со скрипом, и «форд» остановился во дворе гостиницы «Палас». Полковник вышел из машины и направился к зданию, на ходу говоря поручику:
— Это естественно, что воры убежали. Видимо, от торговки краденым мы ничего не добьемся. Остается Блондин.
— Альфред Георгиевич, весьма подозрительны сами обстоятельства… Блондин последним видит Забулдыгу. Забулдыга убит, а Блондин ранен. Кроме того, это таинственное исчезновение человека, который должен был следить за Блондином. Словно в воду канул, а ведь опытный агент. Исчез накануне.
— Агенты таинственно не исчезают, — сердито оборвал полковник. — Это не служители ада и преисподней. У них нет сверхъестественного дара растворяться в ничто. Агентов убирают с пути. У нас налицо два убийства и одна попытка убить. Но все это, поручик, очень трудно соединить воедино. Кто он, Блондин? Просто вор, запутавшийся во взаимоотношениях между уголовниками, или?.. Не забывайте, главное — альбом! А он должен интересовать как нас, так и тех… большевиков. Если они им завладеют, то руки у них развязаны.
— Но, может быть, — осторожно сказал Фиолетов, — большевики вообще не знают о существовании альбома. Ведь убил Лещинского уголовник.
— Возможно, — согласился полковник. — Но в том, что Блондин не причастен к альбому, надо убедиться.
— Я сделаю все от меня зависящее, — Фиолетов коснулся кончиками пальцев фуражки и вернулся к автомашине.
— Вылезай, — коротко сказал поручик Андрею и, когда тот сошел на землю, протянул ему раскрытый портсигар. — Давай покурим, Блондин, на свежем воздухе… В подвале душно и сыро. Кури. Когда еще тебе придется стоять под небом и спокойно дымить папиросой.
Андрей взял папиросу и, разминая ее в пальцах, медленным взглядом обвел двор. Солдаты закрывали ворота. У новой коновязи играли лошади, стараясь ухватить друг друга за холку. Под навесом казаки перебрасывались в карты. За высокой стеной ветер переваливал с боку на бок лохматые вершины зеленых тополей.
Андрей словно прощался со всем — он видел над собой отутюженное до блеска голубое небо, красно-ржавую жесть крыш. Чувствовал запах бензина и пыли. Мысленным взглядом он восстанавливал перед собой мир, от которого его сейчас уведут в душный и сырой подвал, — жухлость привядших цветов на решетках балконов, черные туннели подворотен, меднокованые луковицы церквей, похожие на громадные жаркие языки огня на высоких многоярусных белых свечах-колокольнях… Шум толпы, звон ведра у водоразборной колонки, одинокие выкрики, громыхание досок моста, дымный чад ресторанных кухонь и дымы заводских труб…
«Отсюда я, наверно, больше не выйду. Но я должен был сюда вернуться! Теперь я знаю, что Забулдыгу убили. И значит, альбом не сгорел. Он существует! И пока он есть, быть может, сотням людей грозит гибель. Я обязан их спасти, помочь общему нашему делу… Что бы со мной они ни делали…»
Фиолетов бросил на землю окурок. Он положил руку на плечо Андрея и легонько подтолкнул к выходу:
— Пошли. Хватит мечтать. На то время окончилось.
Пытками руководил Фиолетов. Он приказал Андрея раздеть и привязать к железным крючьям, вбитым в стену подвала. Первое, что ощутил Андрей, голый и распятый, это было унизительное чувство полной беспомощности и стыд за свое обнаженное поруганное тело. И страх, охвативший с головы до ног. Уже потом, когда начали бить, все это ушло, уступив место нечеловеческой боли. Он кричал до хрипоты, извивался в своих путах, колотился затылком о камень стены. Порой терял сознание. Его обливали водой.
Фиолетов сидел в кресле, беспрерывно курил, нога его, переброшенная через колено, нервно подрагивала. Он задавал вопросы. Кивал двум солдатам в исподних рубашках. Те брали по его выбору то клещи, то жаровню с углями и подступали с ними к повисшему на крючьях мокрому от смертного пота телу.