— Пожалуй, нет. Позовите хозяина, Натали.
Джентльмен подошел быстро и коротко поклонился.
— Я должен вас поблагодарить за хорошо проведенный вечер, — любезно сказал Фиолетов. — Знаете, в наше время трудно найти место, в котором так свободно себя чувствуешь.
— Господин офицер, — довольно улыбнулся хозяин. — Мы рады вас принимать каждый вечер.
— Я непременно воспользуюсь вашим приглашением, — поручик склонил голову с безупречным пробором. — Вы давно владеете этим заведением? Раньше я не знал о его существовании.
— Тут был склад, — подумав, сказал хозяин. — Я приобрел его и переделал под ресторан.
— Прекрасная мысль, — одобрил поручик и поднялся из-за стола. — Разрешите откланяться?
— Всего доброго, господин офицер.
Он довел его до выхода, и поручик подал хозяину руку в лайковой перчатке.
— Я буду лучшим пропагандистом вашего заведения, — заверил Фиолетов. — Ждите меня завтра. Спокойной ночи.
— Извозчика! — крикнул хозяин швейцару, и тот кинулся на улицу.
За окном стояла глубокая ночь. Наташа только пришла, и ее пальто виднеется на кровати.
— Понимаешь, — говорит Наташа усталым голосом. — Он посмотрел, как я мою посуду, и предложил снять передник. Ему белоручки не нужны. А потом тот, буфетчик, сказал, что я могла бы разносить вино. Шампанское. Так сейчас принято в первоклассных ресторанах. И хозяин согласился.
— О чем ты разговаривала с поручиком? — спросил Андрей, наливая ей горячего чая.
— Он хотел было за мной ухаживать, — усмехнулась Наташа.
— Но, но, — пробормотал Андрей.
— Расспрашивал о буфетчике. Ему не понравилась его физиономия.
— Противная физиономия, — согласился Андрей.
— Вот и все, — вздохнула Наташа и покосилась на кровать. — Голова болит. Убери, пожалуйста, пальто, я прилягу.
— Он снова придет в ресторан?
— Да… Он обещал приходить часто. Спокойной ночи, Андрюшка.
«Что Фиолетова привело в ресторан? Случайность… Нет. Что он знает о Джентльмене? Опознал ли хозяина „Фортуны“? Слишком много совпадений — появление контрразведчика в ресторане, его разговор с Наташей, интерес к буфетчику… Но, если он узнает адрес Наташи, то нетрудно будет ему вспомнить и где живет он, Андрей…»
Ночью в дверь квартиры громко забарабанили кулаками. Андрей проснулся и стал торопливо одеваться. Он слышал, как в коридор вышла Наташа. Ее отец испуганно закричал:
— Кто там?! Не открывай! Боже упаси, Наталья…
Андрей достал наган и стал за шкаф.
— Откройте немедленно! — послышалось за дверью, и в нее несколько раз ударили прикладом винтовки.
— Наталья!! Немедленно в комнату! — голос отца дрожал от волнения.
— Откройте!!
Наташа отодвинула засовы, и в коридор ввалились вооруженные люди. Среди них был поручик Фиолетов. Андрей узнал его по сочному баритону.
— Что вам надо, господа? — звонко спросила Наташа.
— Прошу прощения, — вежливо сказал поручик. — Нам нужен ваш отец. Ваш папа дома, мадемуазель?
— Папа! — позвала Наташа. — К тебе!
Из комнаты вышел полуодетый старик, он лихорадочно искал рукава наброшенного на плечи пиджака.
— Не к вам, — извиняющимся тоном проговорил Фиолетов, — а за вами…
— Что я сделал?! — растерянно прошептал старик. — За что, господа?! Это какое-то недоразумение… Я благонамеренный обыватель! Я…
— Я тоже так думаю, — согласился поручик. — И весьма сожалею… Но я солдат. Приказ есть приказ.
— Я протестую! — голос старика окреп. — Я всегда! При всех властях! Всегда и при всех властях был благонамерен и верноподдан! Я русский обыватель и горжусь этим! Мы воспитаны в преданности!
— Господин офицер, — заплакала Наташа. — Он старый человек. Ему не до политики. Оставьте его дома, прошу вас…
— Я обещаю вам во всем разобраться, — заверил Фиолетов. — Тем более, не далее, как сегодня, я имел удовольствие с вами познакомиться. Не признаете?
— Господин офицер… Такое несчастье…
— У меня нет иного выхода. Ведите, — бросил поручик солдатам.
— Наташа, — воскликнул старик. — Дочка моя… Прощай!
Дверь захлопнулась. Тяжелые сапоги застучали по лестнице. Удар парадной двери оборвал все звуки.
Андрей вышел из кухни. Наташа сидела на полу, у вешалки, прижавшись лицом к ножке тумбочки. Он наклонился к ней, поднял на руки и понес по коридору. Девушка плакала хрипло, навзрыд.
— Господи… Его-то за что?.. Он же настоящий ребенок… — Лежала на кровати и шептала задыхающимся голосом: — Он там с ума сойдет…
Андрей закурил. Сцепив зубы, долго ходил от одной стены к другой.
«Абсолютно неожиданно… Зачем им старик? А что он знает обо мне? Какие-то черточки характера… Поведение несколько странное для уголовника… Это сразу насторожит контрразведку. Зачем они арестовали старика?! Надо торопиться. Снаряды падают слишком близко… Словно обложили со всех сторон… Надо спешить. Пока не поздно… Жаль Наташу. Бессилен что-либо сделать…»
— И ты… Ты! — почти в истерике закричала она. — Ходишь спокойно. Помоги ему… Помоги…
Он опустился у кровати и взял ее голову в ладони.
— Завтра… Завтра все узнаю… Не плачь… Не надо плакать.
Она заснула глубокой ночью. Держа над головой керосиновую лампу, Андрей прошел по комнате. Тени шевелились на стенах, в стекле отражался язык огонька, и шаги гулко отдавались в тишине. Дверь в коридоре была высокой, из темного дуба, на ней мерцали металлические запоры и цепь. В кухне на окне чернела решетка. Андрей долго смотрел в ночь. Он мысленно угадывал бескрайнюю россыпь домов, проникал за их стены взором и видел каменные соты комнат, бледные от бессонницы лица, крошечные огоньки свечей. Он слышал шелест голосов, шлепанье босых ног по холодному полу. В скольких домах сейчас стучат винтовочные приклады и слышатся солдатские голоса? Вернутся ли те, уводимые в ночь? Под покровом темноты на засекреченных явках собираются люди, чтобы назначить день, в который лопнет городская тишина от первых залпов восставших. В сырых подвалах ветошью протирают каждый холодный патрон, вынутый из цинковых ящиков, чтобы, не дай бог, не заржавел, не застрял в патроннике в нужный момент, не произошла осечка…
Но обыватель еще надеется на то, что стены оградят его от несчастий и бед. Он по-прежнему ищет убежища в тесных лабиринтах своих прихожих и комнат, которые давно уже превратились для него в глухие безвыходные тупики. Он навешивает на двери все новые замки и цепи, но если беда приходит, то сам открывает их дрожащими руками, пугаясь стука собственного сердца. И двери распахиваются, бряцая оружием, вваливаются чужие люди, хлещет вода из раскрытого крана, качается абажур, задетый штыком… А тысячи других прислушиваются к шагам на лестничных клетках, привычно холодея под стегаными одеялами, словно забыв навсегда, что жить им в этом мире придется один раз, и никакие силы не дадут возможности повторить все заново. Хоть бейся головой о стены, рви на груди рубашку, в запоздалом раскаянии грози кулаком небу — она не вернется опять.
А где-то стороной, как могучая гордая эскадра на горизонте, прошло за это время все настоящее — благородный испепеляющий гнев, единственная любовь, слезы отчаяния и радости сопротивления. Там в реве судовых сирен — гул восставших городских площадей, в крике чаек — голоса погибших, а волны поют о единственной яростной жизни, разбиваясь о скалы в миллион пронзающих воздух литых капель.
Андрей вернулся в комнату. Наташа спала, уткнувшись лицом в подушку. Он накрыл ее упавшим одеялом и постоял над ней, прислушиваясь к ее тяжелому дыханию. Он любил ее, и она была для него самым дорогим человеком. Он не хотел, чтобы она здесь жила, и ничего не мог поделать.
«Завтра будет известно о ее отце, — подумал он. — Хватит ли у нее сил жить со мной?.. И помочь мне…»
Глава 17
Грозный генерал-интендант Смирнов был человеком набожным и придерживался в своей канцелярии нравов патриархальных. Свой рабочий день он начинал с ранней церковной службы и любил, чтобы его офицеры следовали примеру своего начальства.