Здание милиции встретило черными окнами, на скрип открываемых ворот в одном из них затеплилась керосиновая лампа. На крыльцо вышел дежурный в накинутой на плечи шинели.
— Спишь? — насмешливо проговорил Глоба, спрыгивая линейки. — Готовь камеру… Гостя привез.
— А кто он?
— Утром сам расскажет. — Глоба распутал веревки и потянул Павлюка за рукав. — Слезай, приехали.
Арестованный сполз с линейки на землю, начал разминаться, по-птичьи взмахивая онемевшими руками.
— Проведи его в камеру, — повернулся Глоба к милиционеру. — И стереги… Потом лошадь распрягай. Я пошел домой.
Он устало побрел через двор, в темноте не разбирая где грязь, где сухо, доски с хлюпанием прогибались под ногами.
— Вернулся, Тиша, — раздался женский голос из-под навеса крыльца. — Да иди сюда… Куда ты?
Он шагнул на ступени и, слепо протянув руки вперед, столкнулся с мягко дрогнувшими пальцами. Из открытой двери флигеля тянуло теплом жилого духа и там, в глубине комнатушки, тлел на столе крошечный, с желтую горошинку, огонек коптилки.
Соколов долго вертел в руках письмо, найденное в хате Павлюка, рассматривая его со всех сторон. Ухватив за уголок, глядел на свет, пыхая в листок клубами табачного дыма из трубки. Потом сказал, задумчиво пожевав сухими губами:
— Значит, снова объявился Корень… Ожидай скорой беды. Такие, как он, не успокаиваются до последнего часа. Я знаю, где живет его мать. Когда-то у отца Корня была оптовая торговля зерном. Жива мать… Уже старуха. Собственный дом на Конюшенной.
— С чего живет?
— Самогон варит, тайно продает знакомым.
— Ну вот я ее на этом деле и застукаю, — сказал Глоба. — И посмотрим там, что из себя представляет жена Корня. Давай, Николай Прокопьевич, ордер на обыск, а если нужно, и на арест.
— Возьми с собой милиционеров, — посоветовал Соколов, — вдруг объявится сам батько Корень. Того и втроем не скрутить. А пуляет из пистоля как с правой, так и с левой.
Дом на Конюшенной номер два был кирпичным, с крашеной зеленой крышей. В дверь стучали долго, пока не послышался стук отбрасываемых запоров. В проеме показалась сгорбленная старуха в рваном платке, нечесаная, мутные кругляки железных очков висели на крючковатом носу.
— Милиция, — коротко сказал Глоба. — Разрешите? Старуха в удивлении отступила в коридор, зло впившись в Тихона слезящимися глазками поверх стекляшек. Милиционеры быстро заглянули в комнаты — никого нет.
— Гражданка Корнева?
— Чего вам трэба? — сердито прокричала старуха. — Беса тешите? Людям жить спокойно не даете!
— Незаконные действия проявляете? — невозмутимо спросил Глоба.
— Какой закон при беззаконии?! Безбожники, хреста на вас нет…
— Самогоном торгуете, гражданка Корнева?
— Паразиты! — воскликнула старуха, в ярости потрясая костлявыми кулаками. — Уже наябедничали, псы шелудивые! Честным людям дыхнуть нельзя без соседского глаза!
— Приступайте, — коротко проговорил Глоба милиционерам, а сам пошел по комнатам дома.
Везде царило запустение — грязью покрылись подоконники, пол давно не видел веника, на мебели слой летучего праха. И сильно пахло забродившей бурдой для самогона, этим запахом, казалось, было пропитано все — стеганые шелковые одеяла на постелях, половики, ажурные занавески на окнах, посеревшие от пыли. По скрипучим ступеням Глоба поднялся в мезонин и, легонько толкнув низкую дверь, вошел в побеленную комнатушку. Он смущенно замер, увидев на диване женщину с книжкой в руке. Она глядела на стоящего у порога с немым интересом, насмешливо вздернув брови. Ситцевый халат открывал белые ноги выше колен, но это женщину ничуть не смущало — она лежала на спине, утонув в мягких подушках, лениво перебирая пальцами с накрашенными ногтями мягкие волосы, завитками падающие на полную шею.
— Простите, — сказал Глоба. — Милиция ведет в доме обыск. Кто вы такая? Прошу документы.
— Что же вы ищете? — женщина прищурила темные глаза, удлиненные тушью, даже не шелохнувшись под строгим взглядом Тихона. Он отметил это спокойствие и то, что она была очень красива.
— Есть сведения, что здесь тайно гонят самогон.
— Безусловно, — пожала плечами женщина, не удивившись, словно это подразумевалось само собой. — А где сейчас его не гонят? Вам не скучно заниматься такой ерундой?
— Но согласно закону, который запрещает изготовление и продажу спиртного…
— Полноте, мужчина, — небрежно отмахнулась крашеным пальчиком женщина. — О чем вы? Старуха заплатит любой штраф.
— Боюсь, — холодно проговорил Глоба, — этого будет мало.
— Вы нас арестуете? — весело улыбнулась женщина. — Не пугайте, пожалуйста, в вас нет ничего страшного. Красивый мужчина. Вы так приятно смущаетесь.
— Что вы читаете? — спросил Глоба и, присев на краешек дивана, вынул из рук женщины затрепанную книжку. — «Приключения Ната Пинкертона…»
Он почувствовал, как к его спине прильнуло жаркое тело, и, не отодвигаясь, сказал:
— Берите документы и вниз… Вам придется отвечать по всей строгости закона.
— Пшел отсюда, — сразу потемнев лицом, прошептала женщина. — Ишь, прилип… Целоваться еще полезешь? Так я с легавым никогда…
— Мадам, — засмеялся Глоба, — к чему эти разговоры? Берите документы и вниз…
Он поднялся с дивана и вышел из комнаты, зная, что она пойдет за ним. На первом этаже милиционеры выносили из кладовки тяжелые четверти, полные мутной жидкости. На огороде их швыряли о дорожку, устланную битым кирпичом. Бутылки раскалывались со звенящим всхлипом, выплескивая шипящие волны. Старуха оцепенело смотрела на лужи, казалось, случившееся лишило ее дара речи.
— Составим акт, — сказал Глоба и вернулся в комнату.
Женщина уже сидела у стола, закинув ногу за ногу, небрежно бросив перед собой книжечку паспорта. Губы ее были капризно надуты, а темные глаза пылали благородным негодованием.
— Корнева… Ирина Петровна, — прочитал Глоба, развернув документ. — Значит, вы супруга сына хозяйки этого дома?
— Там написано черным по белому.
— Так, — проглянул Глоба, с пристальным вниманием рассматривая женщину, — Кто ж ваш муж?
— Корнев Михаил Сергеевич, — отчеканила женщина.
— Где он сейчас?
— Не имею понятия, — пожала она плечами.
— Как бы поточнее? Когда видели его последний раз?
— Недели две тому назад.
— Прошу подробнее.
— Мы жили в Ташкенте… Между прочим, там и познакомились. Михаил решил вернуться на Украину.
— Вы знаете, почему он не сделал этого раньше?
— Здесь было голодно, — заколебалась женщина. — Ужасные условия… Он мне так объяснял. Вопросы еще будут?
— Поэтому он и уехал отсюда?
— Возможно. Прежняя его жизнь меня мало интересует.
— Так что было две недели тому назад, Ирина Петровна?
— Он отстал от поезда.
— Вы ехали сюда?
— Именно так, но в Орле поезд тронулся, а его все нет… Он вышел на перрон поискать пива. И пропал. Я оказалась в дурацком положении. Что мне делать? Я знала адрес его матери и приехала к ней.
— Вы не беспокоитесь о пропавшем муже?
— Что с ним случится? Такой характер. Встретил дружков, загуляли. Гроши кончатся, проспится — заявится.
— Завидная уверенность, — пробормотал Глоба, он то знал; все, что она говорит, — неправда.
— Если мужчина захочет убежать от женщины, — Ирина Петровна с пренебрежением посмотрела на Тихона, — то его на цепях возле себя не удержишь. Но если он ее любит… Вы знаете, что такое любовь?
Глоба медленно листал странички паспорта, поглядывая на сидящую перед ним женщину. Она была невозмутима, лишь сбоку, на шее подрагивала тонкая жилка.
Вошли милиционеры, один из них держал в руках гнутый змеевик самогонного аппарата.
— Закончили… Целая фабрика.
— Так, — протянул Глоба и положил на стол чистый лист бумаги, ручку, вынул из полевой сумки пузырек с чернилами. — Будем составлять акт… Значит, ваша фамилия Корнева?
— Простите, — вдруг заволновалась женщина. — А при чем тут я?! Старуха пусть за все и отвечает! Нужен мне тот самогон!