— Терентьев приставил к ней своего пса, но не думай, моя дорогая, за мной тоже стоят люди. И стоит мне попросить их…
Он замолчал. Всё так же молча, в тишине, красноречиво кивнул и сказал снова:
— Руки и ужин, Дарина. И побыстрее, — приблизился. Я думала, что он снова возьмёт меня за подбородок, но он схватил за шею. — Тебя купили, как шлюху, а ты и рада, — так же резко отпустил и, усмехнувшись, ушёл вглубь коридора, попутно отвечая на очередной звонок.
Раздражённо отложив вилку, Эдуард поднялся из-за стола. К ужину он едва притронулся. Наспех приготовленное рыбное филе так и осталось лежать на его тарелке рядом с приправленной травами и оливковым маслом зелёной фасолью.
— Готовишь ты отвратительно, — налив себе стакан воды из графина, проговорил он. — Давно пора отправить тебя на кулинарные курсы. Хоть на что-то же ты должна быть годной.
— Эдуард, — после недолгого молчания всё так же осторожно позвала я.
Он нехотя обернулся. Отпив пару глотков, выплеснул остатки в раковину, туда же поставил стакан.
— Зачем ты на мне женился? — спросила я тихо. — Если… Если я ни на что не годна.
Щека припухла, разбитая губа ныла. Сидя к бывшему мужу в пол-оборота, я ждала, что будет дальше.
Эдуард молчал, рассматривая меня, потом вернулся за стол и, взяв вилку, наколол несколько стручков фасоли. Приподнял, словно нарочно демонстрируя мне проткнутые зубчиками зелёные стручки.
— Да чёрт его знает, — поморщился и принялся за еду. Прожевал и, пристально глядя на меня, сказал: — Когда я на тебе женился, ты была достаточно хорошенькая. Из тебя могло получиться что-то дельное. — Он наколол ещё несколько стручков и кивнул на мою тарелку: — Заткнись и ешь.
От запаха еды меня воротило. Готовя ужин, едва сдерживалась, чтобы не броситься в ванную, но выбора у меня не было. Отломив ребром вилки кусочек рыбного филе, я проглотила его, почти не жуя.
Эдуард наблюдал за мной с каким-то понятным лишь ему одному садистским удовлетворением.
— Самолёт в полдень, — наконец сказал он спустя несколько долгих минут.
— Ты совсем не боишься? — не выдержала я.
— Чего я должен бояться? — на этот раз вилку он отложил спокойнее.
— Появляться в аэропорту, — сделала то же самое. — Летать вот так… Эдуард…
Встретившись с ним взглядом, я замолчала. Он некоторое время смотрел на меня, не говоря ни слова. В повисшей тишине было слышно, как на улице залаяла собака, как пикнула сигнализация машины. Эдик откинулся на спинку стула, забросил ногу на ногу.
— Сделай мне чай, — распорядился он, и я, поколебавшись, встала. Стоило мне сделать это, он заговорил: — Ты всё-таки глупая, Дарина. Красивая, но глупая.
Поначалу я хотела попросить его перестать. Перестать унижать меня, перестать называть по имени, перестать говорить загадками. Перестать, перестать и ещё раз перестать!! Чувство опасности, что я испытывала в начале, находясь рядом с Демьяном, ничем не напоминало то, что пробуждал во мне бывший муж. Снова и снова я спрашивала себя, как могла прожить с ним столько времени? Как мне удавалось ходить по краю и не падать в пропасть?
Едва я включила чайник, Эдик подошёл ко мне сзади. Я насторожилась, подобралась, он же, положив ладони мне на бёдра, развернул к себе.
— Почему, как ты думаешь, Терентьев не обратился в полицию, Дарина? — спросил он, глядя мне в глаза. — Думаешь, он искал меня всё это время?
Меня пронзил ужас. Ужас понимания того, что он хочет сказать. Того, что он, в сущности, сказал уже давно — ещё когда мы были в машине. Догадавшись, что я всё поняла, он ухмыльнулся.
— Правильно, милая, — погладил меня по скуле. — Ты всё правильно поняла. Никто всё это время меня не искал. Ты дорого обошлась ему и, надеюсь, оно того стоило. Стоило ведь? Ты постаралась?
— Что… — голос был едва слышен, вместо слов из груди вырвался какой-то сип. — Что ты такое говоришь?!
— Дарина… — он покачал головой.
Шум чайника давил на виски, каждое слово Эдуарда взрывалось во мне, подобно начинённой крохотными обрезками железной арматуры бомбе. Каждый из этих осколков, все до единого, попадали в меня, оставляя царапины, кровоточащие раны, а Эдик продолжал смотреть.
— Деньги, угрозы… Именно так Терентьев добивается своего. Кнут, — резко схватил меня за шею и сжал. — Кнут… — притянул к себе, поглаживая большим пальцем.
Я захлебнулась собственным вдохом, потянулась к его руке, Эдуард же повторил в третий раз:
— Кнут. — Приблизил своё лицо к моему и ослабил хватку. Коснулся губами губ и, почти разжав пальцы, положил вторую ладонь мне на спину. — А потом пряник.