– У вас есть раскладушка? – спрашивает вдруг Лора, стоя посреди комнаты.
– Какая еще раскладушка, Лариса, нет у нас раскладушки! Тахта широкая, я же сказал. Не подеремся. Стели, Олег!
– А брюки есть какие-нибудь спортивные? – спрашивает опять Лора.
– Олег, поищи ей брюки, – командует Антон.
И я послушно принимаюсь искать брюки Лоре. Нахожу лыжные.
– Пойдет? – спрашиваю.
– Если других нет, то пойдет…
В странном, каком-то гипнотическом состоянии стелю на тахту то, что обычно, достаю одеяло.
Ложимся поочереди, Антон гасит свет.
Трикотажную кофту свою Лора стягивает сама. Антон аккуратно снимает с нее и бюстгальтер.
– Какая грудь у Ларисы, нет, ты посмотри, Олег, какая отличная грудь! – с искренним восхищением говорит он, и я смотрю.
И в полумраке комнаты, в слабом свете уличных фонарей я вижу это нежное беззащитное чудо – два округлых, словно светящихся холмика с заострившимися, беспечно торчащими сосками. Так близко, с такими подробностями и такую красивую женскую грудь я вижу впервые… Большая смуглая рука Антона ласкает ее, и торчащие соски упорно проскакивают между пальцами. Господи, Боже…
А Лора смотрит на меня. Застенчиво, но гордо.
Потом мы лежим на тахте: Лора посередине, Антон с внешнего края, а я у стенки. И словно в каком-то навязчивом, гипнотическом сне мы целуем Лору с Антоном поочереди. Я все еще растерян, все еще ничего не могу понять, ничего не могу поделать с собой, не знаю, как правильно. У меня еще не было так. С женщинами к тому времени, конечно, бывал, и не с одной, но, если честно, в себе не очень уверен. Чувствую, конечно, что происходит что-то не то, но… Нельзя же спасовать перед Антоном, это во-первых. А во вторых… Боже, Боже, чувствую, что ей нравится! И нет, нет никакого протеста с ее стороны! Наоборот: нежность, покорность… Антон целует, и я тоже целую… Лора волнуется, дышит прерывисто, я целую нежно, бережно, стараясь, чтобы получалось как можно лучше. Плохо это, наверное, нехорошо как-то, но ведь она с нежностью отвечает, ей нравится…
– Мы… Осторожненько… ладно? – тихонько вдруг говорит Антон.
Ясно, о чем речь, конечно же. Лора вздрагивает, но молчит. Она не возражает! И я чувствую вдруг, что кто-то из них дрожит мелкой дрожью. Не исключено, что она.
Она согласна, ясно, что она согласна! Она ждет…
Об Антоне говорить не приходится – он ведь и предложил. Дело, выходит, за мной. И вот тут…
Что-то странное случилось со мной. Такая грусть, что хоть волком вой. Я и правда, помнится, чуть не зарыдал в голос, кретин. Наверное, я все же другой, не такой, как они, не такой! – возопило все мое существо… Я соглашался, да, я целовал ее вместе с Антоном, но не настолько же… И она согласна – да, явно согласна она! Такая красивая, такая роскошная, такая живая и нежная… Она – согласна! А нас двое с Антоном…
Весь хмель вдруг из меня испарился. Отчаянно захотелось колотить в стену изо всех сил. Отчаянно! Что за мир, что за паршивый грязный мир, заорал я, но не вслух, разумеется. Им – хорошо, им обоим хорошо, Лора явно согласна! И они оба ждут. Ах, как целовалась она, ах, как она меня обнимала, как дрожала в моих объятиях, как сама пригласила меня на танец… А теперь…
И тут Антон встает зачем-то:
– Я сейчас приду…
И выходит в коридор.
И тогда… Опять что-то странное мгновенно происходит со мной. Не думая, не рассуждая, в сумасшедшем порыве я вдруг поворачиваюсь к Лоре и зарываюсь лицом в ее грудь – так исцелованную уже нами. Но… Она роскошная, нежная, полная, такая податливая и такая прохладная ее грудь! Нежность, чувство вины, радость непонятная… Я целую в исступлении не только это нежное чудо с изюминками восставших сосков, я целую и лицо ее, и шею, и губы, глаза, волосы… Я словно исстрадавшийся от жажды путник в пустыне нашел вдруг волшебный источник, погрузил в него разгоряченное палящей жарой лицо, и пью, пью, едва не захлебываясь… И тотчас ощущаю, что ее тело стало абсолютно послушным, оно словно слилось с моим, мы мгновенно стали одним единым счастливым сгустком, и словно прекрасная музыка вдруг звучит… И что-то из детства мелькнуло, и мама вспомнилась, которую я ведь не помнил – она умерла, когда мне было шесть лет, но до того долго лежала в больнице, и видел я ее в самом-самом раннем детстве, и – не помню… А теперь вдруг каким-то странным образом я ощущаю себя сильным, очень сильным и добрым…
Но входит Антон. И все нарушилось тотчас.
Антон ложится, тахта тяжело оседает под ним… Он поворачивается к Лоре и пытается опять целовать. Но…
– Кажется, что-то произошло? – говорит Антон, приподнявшись, и смотрит то на Лору, то на меня.