– Разве ты не хотел еще поработать?
– Ну что, я передумать не могу? Пойдем!
– Какой ты переменчивый.
Идет, лыбится, бросая на меня косые взгляды. И мне так легко представить на своем месте другую девушку, которая запросто подхватит заданное Михой настроение… Эту его игривую легкость подхватит, да. А я не могу. Меня словно к земле плитой придавило – больше мне не взлететь.
– А сколько ей?
– Сашке? Шесть. В этом году в школу.
– Не рано?
– Не, она у меня очень умная.
– Есть в кого.
– Ну да. Интеллект так-то по материнской линии передается.
– Засада, ага, – ржет Миха.
– Почему?
– Ну, мужик же как выбирает? Глазами, да? Прикинь, как боженька над нами посмеялся? Плодимся-то мы, как правило, от красивых дур.
– Плодитесь от умных, – закатываю глаза. – Кто вам не дает?
– Чувство прекрасного, – заливается пуще прежнего.
– Вечно вы не тем местом думаете.
– Нет бы попытаться найти красивую и умную, да? – бросает на меня хитрый взгляд. А мне неловко становится. Ладно бы он просто хотел поразвлечься – это одно. Но если Стрельников с перспективой на будущее думает, я – отстойный вариант.
– Ну, поищи, да.
– Так я, может, нашел.
– Если речь обо мне – ты это зря.
– Почему?
– Потому что мне не нужны отношения, Миш. Может быть, когда-то потом, но точно не сейчас.
– Из-за мужа? Он тебя бросил, да? Не дождался?
Ах да. Он же не знает деталей. Из нашей команды только Валеев в курсе, ну и, вероятно, где-то там, совсем уж на верхах.
– А ты бы ждал десять лет? – не знаю, зачем встаю на защиту Реутова. Миха с ответом не торопится. И мне это импонирует. Выпалил бы он, не думая «да, конечно», просто упал бы в моих глазах.
– Не знаю, – наконец, честно говорит он.
– Я тебе больше скажу – никто не знает. Мы вообще не знаем, как себя поведем в той или иной критической ситуации. Иногда сознание такие финты выдает, что ой!
– На собственном опыте знаешь?
Усмехаюсь. Прикрываю глаза… А на обратной стороне век – трасса, та, давняя… Наша припаркованная кое-как машина, тормозной путь, отпечатанный двумя жирными мазками. Валяющийся в стороне грибник. И Реутов, бесконечно повторяющий: «Это конец, это конец всему, Катя-я-я-я. Мне конец»…
– И на собственном тоже, да.
Пятница. Вечер. В обратном направлении километровые пробки, а мы доезжаем практически по пустой трассе в рекордно сжатые сроки. Новый дом Реутова – элитная новостройка с закрытой территорией, на которой есть даже парк и выход к реке. Вход (ну надо же!) по отпечатку пальца. «Интересно, подвязывается ли сюда база МВД?» – мелькает идиотская мысль. Ознакомившись с информационной табличкой у домофона, набираю номер квартиры по описанной схеме. Руки влажные – вытираю ладони о юбку, не подумав, что на шелке останутся безобразные разводы.
– Кэт? – раздается из коммуникатора.
– Да, я!
– Проходи. Восемнадцатый этаж. Лифты слева. Консьержу скажешь, что в триста восьмую.
Это ж надо, как высоко забрался! Отделанный мрамором холл, стойка консьержа, больше напоминающая ресепшен в дорогом отеле. Лифт. Это вам не зоновские казематы, да…
Интересно, а эта Ника будет? Наверное, это же и ее квартира. Вряд ли бы Реутов потянул покупку такой недвижимости в одиночку. Он все же мидовец, а не олигарх. А я-то как раз имела несчастье недавно ознакомиться с ценами на недвижимость.
Двери лифта открываются. По указателям прохожу к нужной квартире. И замираю, не дыша, у двери. Я сейчас его увижу! Их… Я сейчас их всех увижу.
Глава 11
Кэт
Толкаю дверь – закрыто. Вот козел. Знает же, что я поднимаюсь! Не мог открыть заранее?! Ждет, когда позвоню? Или до последнего пытается отсрочить нашу с дочкой встречу? Думает, мне легко было сюда приехать? А может, вообще не думает. Обо мне… Хотя это, конечно, вряд ли.
Сглотнув разбухший в горле ком, подношу палец к звонку. Тело одеревенело от волнения. Малейшее движение стоит усилий. Сердце грохочет в ушах, шумит кровь. Под красивой шелковой блузкой по спине течет пот. И руки просто ходуном ходят, отчего противно шуршит пакет с вкусняшками, которые я купила в кондитерской на первом этаже.
Переступаю с ноги на ногу. Набираю побольше воздуха в грудь и жму на кнопку. В этот момент время для меня будто останавливается, замирает. Пространство идет рябью, движется, то растягиваясь, как на шаржах карикатуриста, то истончаясь до невозможного. Мне кажется, я схожу с ума, отсчитывая секунды до того, как его увижу, и время опять потечет сквозь, оставляя меня в той реальности, которую я до конца так, наверное, и не приняла и, уж конечно, не научилась в ней жить.
Господи, на хрена я сюда приперлась? Я же не могу! Просто не могу… Увидеть их вместе, его с другой – выше человеческих сил. В какой-то удушающей панике поворачиваюсь спиной к двери. В ушах в такт биению пульса грохочет – «Беги, Кэт, беги! Ты не вынесешь этого, ты, блядь, дура такая, просто не сможешь». И я уже было дергаюсь к лестнице, когда замок, наконец, щелкает.
– Кэт? Ты… что ли, передумала? – звучит до боли родной, все еще родной, сука, голос.
– Нет, Вить, с чего? – сиплю. – Пригласишь?
– Конечно.
Затылком чувствую, как он, распахнув дверь пошире, отступает вглубь квартиры на шаг. А я ведь так и продолжаю стоять к нему спиной, как полная дура! Глубоко вздохнув, заставляю себя обернуться. Переступаю порог. Это ничего. Это нормально. Гораздо сложнее поднять взгляд. И потому я тупо пялюсь на его босые ступни, по миллиметру поднимаясь вверх по домашним льняным брюкам. Футболке. Замираю на подбородке, как будто раздвоенном внизу. Я так любила его целовать в эту ямку…
– Хорошо выглядишь, Кэт.
Голос Реутова теплеет. И это какая-то особенная жестокость – то, как мучительно все замирает внутри, как сладко сжимается в ответ на его комплимент. Я могу сколько угодно его ненавидеть и злиться, могу от души проклинать, но все так же зависеть от одобрения этого предателя.
– Спасибо.
– Так и будем стоять? – иронично улыбается.
Смешно тебе, сука? Взвившаяся в душе ярость придает сил. Сбрасываю туфли. Исподтишка оглядываюсь. Просторный холл, из которого видна, кажется, совмещенная с гостиной кухня, коридор с дверями по обе стороны и в тупике.
– Кофе, Кать? Или, может, поужинаем? Ты, наверное, сразу с работы?
Интересно, он серьезно думает, что я сяду с ними за один стол? Не удивлюсь. В кругу Реутова люди зачастую расстаются друзьями. Все же до хрена проработанные и просветленные. У всех свои коучи или личные психологи. Да и скандалы… Ну кому они нужны, правда? Люди привыкли держать лицо в любой ситуации. Только я же совсем другая. Забыл? Или не знал? В последнее как-то не верится. Мне всегда казалось, что я привлекаю его как раз своей непохожестью на других. То есть привлекала.
Из расположенной ближе всего к нам комнаты доносится звон посуды. Твою ж мать. Она там, да? Его эта…
– Проводи мне к дочке.
Реутов сводит брови над переносицей и недовольно машет рукой в сторону коридора.
– Налево.
На подгибающихся ногах иду в указанном направлении. Устеленный мрамором пол холодит обтянутые семидэновыми колготками ступни. Может, это и красиво, но холодно и напоминает больницу, несмотря на наверняка заоблачную стоимость покрытия.
Захожу в Сашкину комнату. Сердце подпрыгивает, колотится в горле как ненормальное. Моя дочка, моя маленькая сладкая девочка лежит на боку, трогательно подложив руку под щечку. И смотрит, насупив брови, один в один как отец.
– Привет, – хриплю я.
– Привет.
Как во сне подхожу ближе. Опускаюсь на колени, хотя Реутов за спиной уже пододвигает поближе для меня стоящий у окна стул. Укладываюсь щекой на кровать, теперь мы нос к носу с Сашкой.
– Как ты, Вороненок?
Молча ведет плечом.
– Я принесла макаронс. Твой любимый манговый тоже есть.
– Спасибо. Я уже больше люблю черничный.