Почему-то ее безжизненный взгляд попадает в сердце гораздо точнее сбивчивых объяснений.
– Кать, ты пережила гораздо худшее.
– Потому что имела четкое представление, ради чего это все! Я же как кошка его любила, Таир. Я же ребенка своего, получается, предала из-за мужика. А теперь тупо не знаю, как жить… И с откровением этим, и с тем, как все по итогу сложилось. Говоришь, бороться, а ради чего?
– Как насчет поцелуя? Ты же хотела? Ну, вот. Вылезешь из этого дерьма – и сразу, – развожу руками.
Да, тупо. Я понимаю. Ну а что мне еще сказать? Работа с психологом для того и нужна, чтобы в стрессовой ситуации человек смог стать сам для себя опорой и найти мотивацию жить. А пока этого нет – подпоркой может послужить что угодно. Шутливый вызов? Почему нет? Если он поможет ей продержаться хотя бы еще минуту.
Фыркает. Ну, это тоже эмоция. Наверное.
– Не отстраняй меня от работы. Пожалуйста, – шепчет, отводя глаза. – Там я переключаюсь.
Кажется, я обещаю Кате подумать. Но уже утром становится очевидным, насколько это бессмысленно. Катю накрывает так, что она даже с постели не может подняться. Только смотрит безжизненными пустыми глазами. И молчит. Ч-черт!
Ну, что ж. Я сделал все что мог. Теперь дело за врачами. Нашему прибывшему в срочном порядке специалисту хватает двух минут, чтобы понять – Катю нужно оформлять в стационар.
Пока то да се, на работу, естественно, опаздываю.
– Миш, ко мне зайди. По поводу Кэт.
Стрельников обводит взглядом свою команду и решительно встает. До моего кабинета доходим молча.
– Я ей звонил. Она не отвечает! – отчитывается Миша, перекатываясь с пятки на носок. Решил прикрыть ее, что ли? Невесело усмехаюсь. Да уж…
– Неудивительно. Она в больнице.
Поскольку Миша все же непосредственный начальник Реутовой, приходится ему рассказать о том, что случилось. Во-первых, он действительно должен знать. А во-вторых – я хочу понять, как можно было не замечать, что Кате становится хуже? Он же вроде по-настоящему ей заинтересовался. Или нет? Какого черта между ними происходило, пока я в очередной раз пытался спасти наш с Ляськой брак?!
– Жесть. Я ничего такого не замечал, – бормочет пришибленно. Могу понять. Я и сам чувствую себя по всем фронтам облажавшимся. То ли Катя – прирожденная актриса, то ли мы так себе профессионалы, раз допустили такой эпический проеб.
– А по работе как?
– Да все отлично было, Таир! Молодец она. Я же тебе отправлял отчет, видел?
– Ты про то, что она все же обнаружила уязвимость, используя эксплойт «нулевого дня»?
– И для этого ей понадобилась одна гребаная неделя.
В голосе Стрельникова проскальзывает неприкрытое восхищение. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Ведь Кэт обнаружила его ошибку. Точнее, ошибку тестировщиков, но все же. Наверное, так выглядит признание профессионала. Я давно уже привык, что эти ребята немного чокнутые. То, что для их начальства является головняком мирового масштаба, для таких, как Стерльников – очередное соревнование. По крайней мере, именно этот вайб витает в воздухе, когда нас пытаются атаковать: спортивный азарт, сумасшедший драйв и кураж. Интеллектуальные гонки. Конечно, уступающие по зрелищности очередному этапу Формулы-1, но не по накалу страстей, царящему в офисе.
– Что думаешь делать?
– Пока не решил.
– Решил, Таир. Ты уже ее покрываешь. По-хорошему надо было сдавать ее нашим. Ты не стал.
Миша откидывается в кресле, заложив за голову руки.
– Пожалел. Да. Осуждаешь?
– Нет, конечно. – Хмыкает. – Хотя у меня опять недостает человека!
– Я ее верну. Как только врач даст отмашку, что можно.
– Когда это будет? – вздыхает Стрельников. «И будет ли вообще?» – остается неозвученным. Пожимаю плечами. Да уж. Вляпался – так вляпался. Сам дурак.
– В том, что касается психологических проблем, ни в чем нельзя быть уверенным, – подмечаю очевидное.
– Угу. Херня в том, что этого козла даже осудить не получается.
– Чего это не получается? Очень даже.
Стрельников вскидывает брови.
– Завидую тебе, – смеется. – Я вот не уверен, что смог бы ждать бабу десять лет.
Ах ты ж черт! Мишка же ни хрена не знает…
– А если эта баба взяла на себя твою вину? – зло поджимаю губы. Миха моргает, меняясь в лице.
– Да блядь! Ну, нет…
– Почему нет, Миш? Обычная история. Ладно, иди, работай. Я, как ты понимаешь, ничего тебе не говорил.
– Слушай, а проведать-то ее можно?
Восхищение во взгляде Стрельникова дергает что-то внутри. Во мне вспыхивает… ревность? Да ну. Глупо. И все же…
– Мне откуда знать? У врачей спрашивай.
– Ну, ты взял за нее ответственность. Возишься с ней как отец родной. По девчонкам своим небось скучаешь, раз… – не договорив, неопределенно машет рукой. А я не знаю, плакать ли мне или смеяться. По девчонкам, блядь. Эх, Миша. Знал бы ты, как я скучал, так уже бы с кулаками на меня бросился. Но у меня такая хорошая репутация, что тебе и в голову, да, не приходит, что интерес мой далеко не отеческий? И чувства, которые я испытываю, далеко не…
Значит, испытываешь, Таирчик?
Ох ты ж, блядь! Как все сложно-то.
– А ты к ней яйца подкатывал. Или, скажешь, нет? – ухмыляюсь.
– Да как-то без особенного успеха.
Вот как? Неужели Катя прислушалась к моим словам? Я-то ляпнул по глупости, на эмоциях, и потом только понял, как это со стороны выглядит. И тут же слился, испугавшись. К своим помчал, чтобы напомнить себе, где мое место. Даже на удивление неплохо провел выходные с Ляськой. Будто что-то чувствуя, она в кои веки не пылила. Была покладистой и тихой. Утром завтрак, в обед – домашние дела, вечером по гостям – родным и друзьям юности, ночью – секс. Все, как и должно быть. С той, с кем и полагается. Так правильно…
– Переезжай, Лясь. Ну, уже и младшая поступила. Что тебе здесь ловить? – повторил в очередной раз, собираясь в обратную дорогу.
– Не хочу опять в маленький город. Ты на работе, а мне что делать? Здесь все близкие. Моя йога, рестораны.
– У нас все это тоже есть. А подруг найдешь.
– Нет, Таир. Мы же уже сто раз это обсуждали. Я устала. Можно хоть на старости лет покоя, а? Надоели мне суета и бесконечные переезды.
– Говоришь, как будто тебе девяносто.
– Не девяносто, но и не двадцать… Сколько там твоей соседке?
– Ты опять? – вздохнул, закидывая руки за голову. И если бы раньше я, скорее всего, вспылил, то сейчас молчу, словно с изменой утратил на это право.
– Прости, – неожиданно идет на попятный Ляся. – Ты у меня такой красавчик, что не ревновать сложно.
– Вот как? – смеюсь. – Так какого же хрена, Лясь, ты мне задвигала, что я могу трахать кого угодно?
– А ты трахал?
– Ну, ты же разрешила.
– Я серьезно, Валеев!
– Хочешь предъявить мне то, на что сама же дала добро? Я тебя за язык разве дергал, Лясь?
Ляська отвернулась. Такая несчастная, как собака побитая. Ну, вот не дура, а? И я дурак. Встал, обнял ее.
– Не бери ерунду в голову. И заканчивай с истериками, ладно? Жалко на них тратить время, и так же видимся редко.
– Лучше потрахаться, да? – съязвила зараза.
– Конечно.
– Никак ты не угомонишься.
– А зачем?
– Сорок три уже, Таир!
Я только глаза закатил тогда. А теперь вот задумался, какого черта мне Ляська постоянно напоминает о возрасте. Еще и в контексте старости. Как будто хочет внушить, что мои лучшие дни в прошлом? Интересно. Пусть даже сам я так не считаю. Моложусь? Бред. Мы в двадцать первом веке живем. Что такое сорок? Даже если сорок три. Середина жизни. Когда как не сейчас жить на всю катушку? А Ляська как будто этого не понимает. И все у нее в этот возраст проклятый упирается. Она даже зачем-то подстриглась, хотя мне нравились ее длинные волосы, мотивируя это тем, что в сорок уже неприлично ходить с длинной гривой. Не бред ли? Да и не во внешности ведь дело. Просто ей как будто ничего уже не надо – ни быть со мной, ни удивлять, ни к чему-то стремиться вместе. А мне этого не понять. Я все рвусь куда-то, мне азарт нужен…