Снизу на уровне пояса Руслана из туши страшника выходила голова чудовищной собаки: здоровенная морда с пастью, которая не закрывалась из-за количества зубов невероятных размеров. С зубов капала вязкая слюна. Крошечные алые глазки глядели голодно и злобно. Торс страшника украшали две головы: слепой старухи и клоуна с нечеловечески огромным ртом. Он строил рожи и заходился в беззвучном хохоте. Из левого плеча росло тело зомби с гниющей рожей. Правое плечо переходило в длинную, до самой земли руку со скрюченными пальцами. Ног, лап и, кажется, копыт у страшника было немерено. А голов — три. Военный с пробитой головой. Девушка с мокрыми волосами и искажённым от ужаса лицом. И ворон с куском мяса в огромном клюве.
Бьёрн выхватил из рюкзака осиновый колышек и стремительным движением вогнал его в грудь монстра. Секунду ничего не происходило, а потом монстр осыпался грудой трухи. Глухо стукнул о землю упавший колышек. Труху подхватил порыв ветра и раскидал по дороге, по гаражам, вымел прочь.
Руслан развернулся и побежал. Наставник легко нагнал его, но останавливать не стал, держался рядом. Руслан выскочил из-за гаражей, пробежал мимо пустыря, обогнул остановку и пару киосков, пронёсся мимо торгового центра. Споткнулся и, если бы не Бьёрн, ухвативший его плечо, упал бы.
— Я в порядке. Всё нормально, — запыхавшись, выдохнул Руслан.
— Угу, — Бьёрн отпустил его плечо.
Они медленно пошли обратно. У пустыря Руслан спросил:
— Две недели — это достаточно долго для страшника?
— Вполне.
— Девушка с мокрыми волосами, она для Бориса?
— Возможно, не зря же он Садако вспомнил. Я спрошу.
Борис известию о том, что это не проклятье, а монстр, который уже уничтожен, обрадовался изрядно. Предлагал им коньяк, дорогие сигары, деньги сверх оговоренного гонорара.
Бьёрн сказал:
— Монстр перед своей кончиной успел нам кое-что показать. Девушку с тёмными волосами. В воде.
Борис мгновенно побледнел. Уронил бутылку. Попятился, шепча:
— Я не виноват… она сама… я не виноват…
— Если не виноваты, то всё в порядке. Вам не о чем волноваться.
— А… а если… я…
— Тогда монстр вернётся. И закончит начатое.
— Нет-нет… нет… так нельзя! Я же просто хотел отдохнуть! Она сама виновата!
— Что вы сделали? — резко спросил Бьёрн.
— Она стала вырываться и кричать, и я… я просто хотел, чтобы она замолчала…
— Когда?
— Год назад. Когда я ездил домой. Вы же спасёте меня от монстра? Спасёте, да? Я вам заплачу. Много!
Борис кинулся к картине на стене, сорвал пейзаж и принялся открывать сейф.
— Много денег! Много! — повторял он.
— Сдайтесь полиции. Монстр не тронет вас, если вы понесёте наказание.
Бьёрн развернулся и пошёл вон из квартиры. Руслан за ним. Борис что-то бормотал им вслед, но прислушиваться никто не стал.
На улице Руслан спросил:
— Страшник ведь не придёт за ним, так?
Бьёрн оглянулся на дом и нашёл глазами окна Бориса.
— Страшник не придёт. Но в мире много монстров.
Поворот
Воскресный вечер проходил тихо и по-домашнему. Мамин лимонный пирог и запечённая курица, уютное бормотание телевизора, когда за окном ноябрьская темень и уже совсем зимний ветер, — что может быть лучше?
Руслан сидел на кухне, доедая последний кусочек и глядя вполглаза в конспект к завтрашнему семинару. Готовиться получалось не очень. Нет, всё-таки одновременно заниматься и слушать музыку не стоит. Он вытащил наушники и снова уставился в конспект.
Из комнаты родителей послышался возмущённый мамин голос:
— Ужас какой! Коля, ну зачем на такие кошмары смотреть? Машина всмятку, ещё и люди пострадали! Ужас и есть! Давай лучше на животных посмотрим. Или кино какое-нибудь, доброе.
— Да тут через шесть минут новости показывать будут.
— Ой, а это где, кстати? На седьмом километре в сторону Старой Петровки? — мама хоть и назвала аварию на экране ужасом и кошмаром, репортаж всё-таки, видимо, смотрела.
— Ага, — согласился папа. — Там, где поворот.
— Ох, у нас в сентябре Тамара Антоновна с детьми чудом с дороги не слетела! Сын за рулём был — еле справился. Они вечером то ли в гости, то ли из гостей ехали… Тамара Антоновна потом неделю только на автобусе ездила. Говорит, страшно в машину садиться.
— Ну это-то понятно, — отозвался папа. — Перепугалась, вот и страшно потом. Хорошо, что фобию не заработала.