На стороне, на которую не подписывался.
– Жги, - хмыкают подсохшим от всех истязаний ртом.
Малфой вскрывает пузырёк с единственной мыслью, раньше он не замечал, что её губы такие полнокровные…
Он уверен, случись конец света, его мать скажет, что они с отцом давно прикупили на этот случай недвижимость на Марсе, а звездолёт ждёт за углом.
Но от чего же так тошно?
У родителей ровные осанки – из тех, что следует выставлять в парижской палате мер и весов. Никто не крикнет им в спины «как побитые псы», хотя ровно ими они являются. Ушедшие раньше, не дождавшиеся драки, не досидевшие до именинного пирога.
Отца, конечно, осудят, но не так, чтобы надолго. Люциус умеет крутиться и выкручиваться: рассказывать слезливые истории о заклятье Империо, предложить опустошить библиотеку Малфой-мэнора на предмет лишних, крайне редких, темномагических книг, откупиться галлеонами.
В их роду бывали личности и похуже, поэтому Драко не спешит демонизировать папашу.
Перелезая через очередной каменный завал, блондин цепляется за что-то и рвёт брюки. То ли позёрски, то ли позорно – куда отнести это сверкание оголённым бедром, он ещё не придумал, но награждает себя запасом времени вкýпе с вагоном жалости, которая рискует стать его подружкой на ближайшие дни.
Всего лишь жалость, а не красотка Паркинсон.
Реакция Панси была предсказуемой, но не сбавила пыла.
– Ты не собираешься давать объяснения? – Сокурсница стоит в пустой слизеринской комнате девочек, в которой завелись и сквозняк, и вор.
Малфой пришёл грабить её курятник, примерно так он думает на шестом курсе перед Рождественским балом, видя все поползновения Паркинсон. Впервые открывший в себе неспособность игнорировать её жадные рот и взгляд. Да и зачем? Панси – последняя отдушина перед невыполнимой миссией грохнуть директора.
Он не откажет себе в этом, а она не устоит, знают оба.
Ещё одна порция тонких, дипломатических гримас – естественно он не собирается давать объяснений:
– Даже не подумаю.
Он только что серьёзно пострадал от декрета, вывешенного Филчем. И эту рану пришлось щедро залить Огневиски. Примерно так Драко успокаивает себя, готовясь впервые вломиться к девчонке в спальню.
Свод допустимых и недопустимых действий на балу, состряпанный завхозом, провозглашал, что студентам разрешается разве что дышать и есть. Зато перечень запретов на другой стороне таблички не ведал границ. Потому что запрещалось: орать; петь; кривляться; курить; употреблять алкоголь; нарушать законы магической Британии; предаваться разврату с одноклассниками другого или такого же пола; покидать зáмок; покидать территорию зáмка в случае покидания самого зáмка; покидать Лондон в случае покидания территории зáмка; покидать эту планету в случае покидания Лондона; проносить с собой любые товары из магазина близнецов Уизли; таскаться по всей школе в поисках приключений, проблем, тайных комнат, троллей, трёхглавых псов, злобных профессоров Зельеварения, приспешников Сами-Знаете-Кого, контрацептивов, просто так «Люблю погулять, знаете ли…»; ругаться матом; устраивать магические и не магические поединки; затевать драки; летать на мётлах, крыльях, в ступах, от счастья; строить козни, интриги, рожи, козу; неожиданно появляться из неосвещённых поворотов, мрачных углов, тёмного прошлого, не своей постели; приводить к себе в комнаты своих благоверных, таинственных незнакомцев, близнецов Уизли, крупный рогатый скот; дотрагиваться до миссис Норис; наряжаться в миссис Норис; соблазнять миссис Норис, когда она против; соблазнять миссис Норис, даже если она не против; соблазнять миссис Норис, нарядившись Филчем; соблазнять Филча, нарядившись миссис Норис; добавлять в этот список что-либо от себя, от него, отниму, отойди.
Одним словом, после прочтения Малфой был воинственен, разгорячён и готов к реализации бóльшей части пунктов из числа недопустимых.
– Так и будешь орать «Раздевайся», вломившись в нашу комнату? – Брюнетка препарирует улыбкой, похожей на нож для колки льда. Снимать ей особо нечего, из одежды только шёлк сорочки – сигнальный буёк в черноте озера.
– Во-первых, я не орал «Раздевайся», а интеллигентно и с достоинством произнёс, - юноша закрыл дверь и повернул в замкé ключ, - а, во-вторых, времяпрепровождение в женской спальне вряд ли смутит моего папашу. Полагаю, он даже не узнает, что эту юдоль девичьей скромности посетил красавец-аристократ. Именно на наш специальный выпуск «Слизеринского порева» Малфой-старший до сих пор не подписан.
Паркинсон нравится его вводная перед основной программой – тактичность и скромность отнюдь не главные добродетели однокашника, а она ценит наглость. И скидывает сорочку раньше, чем Драко успевает приземлиться на постель Панси, выявляя ту среди других с хирургической точностью.
– Так лучше?
– А ты – забавная штучка, Паркинсон. – Приходится скрывать, что он решил посчитать до ста. До ста шести, если совсем буквоедствовать. – Я думал, меня уже сложно удивить.
– Не так я представляла…
– …свой первый раз?
– Малфой! – Девушка оглашает стены смехом, от чего грудь её нагло подпрыгивает – и без того порочная, сияющая в свете факелов, увенчанная крупными, бордовыми сосками, словно мишенями, - ты не станешь первым, не рассчитывай.
Так даже лучше, утешает себя Драко, потому что у него это будет впервые. И помирать в дуэли с самим Дамблдором, когда тебе даже Панси не отсосала, противоречит всем моральным принципам.
«Видишь, Грейнджер, - он поровнялся с отцом и матерью, сошедшими с моста, - у меня тоже прорва моралистских норм, как бы ты не гнала», - Малфой докопался до мысли, которая беспокойно зудела с самых ворот Хогвартса.
Грёбанная доброта, ебучая хорошесть – вот что его гложет.
Гриффиндорцы даже на бой выходили без всякой цели, не обременённые семейным долгом, обязанностями, родословной: «Вот, мол, смотрите, какие мы замечательные. Да, мы тоже убиваем, но зато подтираем за собой тряпочкой, не то, что мерзкие Пожиратели. Мы вовсе не герои и воюем дерьмово, зато хорошо притворяемся. Так хорошо, что даже несгибаемые Тёмные поверили, что проиграли. Представляете? Представляете, как смешно? Были ведь в двух шагах от победы. Но мы так хорошо изображали добреньких и хорошеньких, что даже они уверовали в сказку, где зло всегда остаётся в дураках».
Ну а кто был злом, знали все. Только добро тоже оказалось с червоточиной. И лихо открестилось от Поттера, когда того провозгласили сдохшим.
Мысль, что белые и пушистые стали седыми и волосатыми, внезапно согрела, даже утешила. Но ещё больше, чем она, успокаивало иное: теперь у Драко Малфоя была карта, припасённая в рукаве. Всего лишь девятка, десятка может быть, не дама, тем более не туз; зато козы́рной масти.
Обычная просьба в Малфой-мэноре, взятая с заживающей Грейнджер.
И он разыграет её как следует.