Макбейн Эд
Обычная работа
Эд МАКБЕЙН
ОБЫЧНАЯ РАБОТА
I. ТЕНЬ НОЧИ
Новый день приходит здесь на смену старому совершенно незаметно. Подобравшись к полуночи, всего лишь на минуту замирает на циферблате висящих на стене часов минутная стрелка, потом еще минуту она указывает людям, что наступила полночь, а потом стрелка сразу же перескакивает на новый день. Начинаются предутренние часы, но никто на это не обращает внимание. Старый кофе в размокших бумажных стаканчиках и сейчас на вкус точно такой же, каким был тридцать секунд назад, неровный ритм пишущих машинок не сбивается ни на секунду, а пьяный, сидящий у противоположной стены, продолжает орать, что мир этот погряз в грубости и хамстве. Даже сигаретный дым, который столбом поднимается к циферблату часов, не успел бы развеяться за те мгновения, что отделяют старый день, отлетевший в никуда, от нового, пришедшего из ниоткуда. Звонит телефон.
Люди, собравшиеся в этой комнате, привычно включены в старую и испытанную временем рутину. Однако рутина на то и рутина, чтобы ее не замечали, а если бы кому-нибудь удалось глянуть на нее свежим взглядом, то сразу же стало бы заметно, что выглядит она столь же мрачно, как и сама эта комната с прожженными сигаретами столами, со стенами, разукрашенными застаревшими пятнами, сквозь которые проглядывает местами облезлая зеленая краска, возможно, бывшая когда-то яркой и веселой. Комната эта вполне могла быть конторой пришедшей в упадок страховой компании, если бы не вид упрятанных в кобуру пистолетов, пристегнутых к поясным ремням, висящим на спинках деревянных стульев, тоже выкрашенных зеленой краской, но чуть потемнее той, что на стенах. Мебель здесь допотопная, машинки допотопные, да и сам дом выглядит допотопно, - и все это, по-видимому, справедливо, поскольку собравшиеся здесь люди посвятили себя одной из самых допотопных профессий, которая, правда, некогда считалась весьма почетной. Все они стражи закона. Или, выражаясь словами пьяницы, который все еще продолжал изощряться в эпитетах из-за зарешеченной выгородки на дальнем конце комнаты, гнусные и продажные гады, то есть полицейские. А телефон все не умолкает.
Щупленькая девушка, которая лежала в аллее за зданием театра, была одета в белый плащ с поясом, и плащ этот весь намок от крови. Кровь была и на асфальте дорожки, и на металлической двери пожарного выхода, и на лице девушки, и на ее спутанных светлых волосах, и на мини-юбке, и на сиреневых колготках, обтягивающих ее тонкие стройные ноги. Неоновая вывеска на противоположной стороне улицы окрашивала эту абсолютно необходимую для поддержания жизни жидкость то в зеленый, то в оранжевый цвета, и поэтому кровь, бьющая фонтанчиком из глубокой ножевой раны на груди, казалась каким-то странным и мрачным ночным цветком, темным и сочным, который вспыхивал то красным, то зеленым, то оранжевым цветом, подчиняясь ритму неоновой мигалки. Фантастический этот цветок скоро сник, но кровь, однако, струилась весьма обильно. Девушка приоткрыла рот, попыталась что-то сказать, но в этот момент раздался вой сирены приближающейся машины "скорой помощи", поэтому показалось, что вой этот вырвался из ее уст. Кровь тем временем остановилась, но вместе с ней вытекла и последняя капелька жизненных сил, глаза девушки закатились. Детектив Стив Карелла отвернулся от нее и увидел бегущих от машины санитаров с носилками. Он сказал им, что девушка уже умерла.
- Мы добрались сюда за семь минут, - сказал один из санитаров.
- Никто вас ни в чем не винит, - ответил ему Карелла.
- Сегодня ведь суббота, - пожаловался санитар. - Все улицы забиты машинами. Не помогает даже эта чертова сирена.
Карелла подошел к припаркованной у обочины машине без особых опознавательных знаков. Детектив Коттон Хейвс, сидящий за рулем, опустил запотевшее стекло и спросил:
- Ну, как она там?
- У нас на руках дело об убийстве, - ответил ему Карелла.
Мальчишке было восемнадцать лет и взяли его десять минут назад за то, что он выламывал автомобильные антенны. Он успел уже сорвать двенадцать штук, причем на одной только улице. Он просто выбрасывал их на мостовую, подобно Джону-Сеятелю, засевающему улицу радиоприемниками; патрульная машина замела его в тот момент, когда он пытался сорвать антенну с "кадиллака" модели 1966 года. Парень был в состоянии сильного алкогольного или наркотического опьянения, а возможно, и то и другое. Сержант Мэрчисон из канцелярии тем не менее попытался прочесть ему вслух выдержку из решения Верховного Суда по делу Миранда-Эскобедо. Текст этот на английском и испанском языках был вывешен для всеобщего обозрения на стене, однако сам задержанный был явно не в состоянии ни прочесть, ни понять его. Патрульный, задержавший мальчишку, провел его на второй этаж в дежурную комнату, где детектив Берт Клинг как раз разговаривал с Хейвсом по телефону. Он сделал знак патрульному, чтобы тот подождал на скамье по другую сторону перегородки, а сам нажал кнопку внутреннего телефона, соединявшего его с Мэрчисоном внизу.
- Дейв, - сказал он, - у нас возбуждается дело об убийстве на Одиннадцатой улице, что сразу же за театром. Не займешься ли ты его оформлением?
- Хорошо, - сказал Мэрчисон и повесил трубку.
Убийства были обычными событиями повседневной жизни этого города, и каждое из них подвергалось общей для всех процедуре, в которой ужас перед насильственной смертью низводился до привычной рутины. Делалось это усилиями самой полиции, которая, в противном случае, уже давно оказалась бы погребенной под завалами статистических выкладок и отчетов. Поэтому, когда в дежурном помещении на втором этаже Клинг знаком указал патрульному, что он может ввести задержанного, сержант Мэрчисон на первом этаже в канцелярии уже соединился с капитаном Фриком, ответственным за весь 87-й участок, и доложил ему об убийстве. Затем он сообщил о нем лейтенанту Бернсу, который возглавлял отдел детективов 87-го участка. Затем он связался с отделом убийств в управлении полиции, а те в свою очередь поставили в известность о происшествии полицейскую лабораторию, телеграфное, телефонное и телетайпное бюро в главном управлении, отдел медицинской экспертизы, районного прокурора, начальника управления детективной службы управления, начальника оперативной службы и, наконец, самого комиссара полиции. Кто-то приложил немало усилий для того, чтобы лишить одну юную женщину жизни, и в результате этого множество мужчин протирали заспанные глаза, поднимаясь с уютных и теплых постелей в эту холодную октябрьскую ночь.
Стенные часы в дежурке на втором этаже показывали половину первого ночи. Парнишка, выломавший двенадцать автомобильных антенн, сидел сейчас на стуле перед столом Берта Клинга. Клинг, едва взглянув на него, сразу же крикнул Мисколо в канцелярию, чтобы тот принес кофейник крепкого кофе. Пьяный, сидевший в зарешеченной выгородке по другую сторону комнаты, настойчиво требовал, чтобы ему объяснили, наконец, где он, черт возьми, находится. Как только он немного протрезвеет, его выпустят, порекомендовав на прощание постараться не добавлять к уже выпитому и продержаться хотя бы до утра.
Однако ночь только начиналась.
Они прибывали поодиночке или парами, зябко ежась и втянув голову в плечи от холода, шумно дышали в ладони, и пар от дыхания шел белыми столбами от их ртов. Положение тела девушки на асфальте дорожки уже было очерчено мелом, были сделаны фотографии ее трупа, вычерчена схема места совершения преступления. Поиски орудия, которым было совершено убийство, оказались бесплодными. И теперь они собрались кружком, обсуждая возможные детали этой внезапной смерти. Полицейские чувствовали себя в центре внимания, подобно знаменитым артистам, любимцам публики, к которым старается пробиться толпа, которая уже успела собраться на театральной аллее, и сейчас глядела из-за временных ограждений, поставленных вокруг места убийства. Люди пытались разглядеть бляхи полицейских, поблескивающие на их куртках и пальто. Без этих знаков в обычной обстановке трудно бывает отличить переодетого в штатское работника полиции от любого другого гражданина.