— Кто предложил, ты или Борис?
Наверное, впервые в жизни Левка на подобный вопрос ответил искренне и без запинки:
— Борис, но и я, конечно, согласился. — Ершов все-таки не смог удержаться от привычки выгораживать приятелей.
— Кстати, расскажи, Лева, что за ребята в беседке собираются?
— Наши, заводские. Приходят туда, песни поют, на аккордеоне и гитарах играют. Кто с бутылкой, но больше так. Из дворов гоняют, говорят — спать не даем. Из подъездов тоже. Во Дворец культуры без билетов не пускают. Вот и идут в беседку.
— В карты играют?
— И в карты, и в домино.
— А кто там у вас всем заправляет?
— Гена и еще Зюзя.
— Они что же, судились?
— Почему судились? — искренне удивился Ершов. — Гена песни всякие сочиняет, музыку подбирает. Даже на конкурс посылал, только вот ответа до сих пор нет. А во Дворце культуры Генка знаете какой джаз организовал! Потом поссорился с директором, и тот его выгнал.
— А кто такой Зюзя?
— Да Ваську так зовут, который из автобазы. Зюзин его фамилия. У него такая маленькая записная книжечка, он туда сокращенно анекдоты записывает. Как услышит новый, так в книжку. Хочет потом, под старость, напечатать.
— А судимых там много?
— Есть, — смутился Ершов. — Вот я судимый, потом Борька Воронин, еще Толик...
— А из взрослых кто?
— Взрослые тоже приходят. Степан Ручкин на гитаре хорошо играет. Федя — баянист. Иногда парикмахер заходил. Многие бывают.
— Ты меня не понял Лева. Кто из постоянных посетителей беседки — взрослых я имею в виду — раньше судился?
— Степан Ручкин судился за драку, парикмахер — за кражи. Дядя Леша приходил. Только он еще в прошлом году в Сибирь завербовался. Жалко, что уехал: хорошие песни знал и рассказывал интересно.
— А о преступлениях у вас заходит разговор?
— Бывает. В прошлом году, когда обворовали наш трикотажный магазин, мы все гадали, чья это работа?
— Ну и как?
— Решили, что «залетные». Ну, а теперь там, наверное, только и разговору про Лаврова да про Серегу-парикмахера. Мы-то уж с Ворониным вторую неделю в беседке не были, здесь, в милиции, живем.
Дорохов изучающе смотрел на Ершова и думал, спросить у него или не спросить о записках, которые носил Воронин Славину? И решил: «Рано еще, спрошу после разговора с Борисом». Отправляя Ершова в камеру, полковник его предупредил:
— О нашем разговоре чтоб никому ни слова. Особенно Воронину.
— Ладно, — не очень уверенно ответил Левка.
А дружинники тем временем продолжали обход квартир. Мальцева с Зотовым снова отправились в подъезд, где накануне были. Они несколько раз звонили в квартиру Ручкина, надеясь, что кто-то откликнется. Но раскрылась дверь соседей. На пороге появилась вчерашняя знакомая, Александра Семеновна, и сразу полился словесный ливень:
— Вы зря звоните. Он еще не приехал. Я его тоже жду: вдруг ему не повезло, и он приедет обратно с Олечкой. Вот тогда я ему буду нужна как воздух. Он скажет: «Александра Семеновна, присматривайте за моей девочкой». И мы с Георгием будем за ней ухаживать.
— Ты звала, Лесинька? — за спиной женщины появился ее тщедушный супруг.
— Нет, Георгий, не звала. Я говорю молодым людям, что жду, когда Степан отдаст нам свою дочку.
— Тогда почему мы все тут стоим? Почему молодые люди не заходят в квартиру?
— А может быть, молодые люди торопятся, — возразила женщина.
— Мы действительно торопимся, — начала Зина, но ее остановил Зотов.
— Если можно, мы зайдем, — сказал он и чуть ли не насильно втолкнул в дверь Мальцеву.
В комнате Зотов обратился к хозяину:
— Вчера, Георгий Михайлович, вы говорили, что после вас туда... ну, на то самое место, пришел молодой мужчина.
— Ничего он не говорил, — перебила хозяйка. — Это я говорила. Ну, пришел? Так и что? Вы знаете, сколько там сбежалось народу?
— Подожди, Александра. Раз молодой человек спрашивает, ему нужно рассказать.
— Нет, вы подумайте! — всплеснула руками женщина. — Ему мало, что мы все подробно написали, ему надо еще рассказать! Георгий, я прошу тебя, иди и ложись в постель и не волнуйся.