«Где мы можем встретиться?»
«Вы можете прийти ко мне домой сегодня в одиннадцать».
Он прислал адрес. Мира запомнила его, удалила сообщение и попросила собеседника сделать то же самое. Он прислал смайлик в ответ.
«Возможно, я опоздаю».
Собеседник прочитал сообщение и не ответил.
Глава 6,
в которой царят сумятица и неразбериха
Единственное, о чем я могла рассказать, — как разрывались от пуль золотые лампы и как свет вместе с осколками осыпался на пол, тускнел и гас. Как безвольно свисал с потолка осьминог — мертвый, разбитый. Все остальное запомнилось отрывками, будто ночной кошмар.
— Больше я ничего не могу рассказать, сожалею, — сказала я человеку в черной форме. Под форменной курткой спереди и сзади выпирал пуленепробиваемый жилет.
— Но вы были на сцене в тот момент, когда вошли похитители, — возразил он.
Он и его коллеги опрашивали всех, кто был в галерее. И ему наверняка было все известно на несколько ладов, с разных ракурсов. По информации, которую ему сообщили, можно было снимать кино с точностью в доли секунды, а он все еще чего-то хотел от меня.
— Я почувствовала, что что-то не так, увидела движение у дверей и, когда вошли эти… люди, спрыгнула вниз. И потом, когда они приказали лечь на пол, легла со всеми.
— Офицер, мы хотели бы поехать домой. Все переволновались, нам нужно отдохнуть. — К нам раз в пятый подошел папа.
Весь последний час он пытался увести меня, но офицер продолжал бессмысленный допрос. Пока папа пререкался с полицейским, я заметила, что на огромные окна галереи опустили плотные черные шторы. Только на одном окне, ближайшем к выходу, возле которого на стульях сидели я и офицер, сотрудники галереи дергали штору с разных сторон, но механизм заело — то ли от выстрелов, то ли просто сломался. Перед галереей было много полицейских машин и скорых, а на тротуаре на другой стороне улицы разместились десятки камер. Репортеры говорили в камеры на фоне единственного светящегося окна. Когда полиция отвлекалась, какой-нибудь из операторов бежал к окну и совал в него свою любопытную камеру, но его быстро отгоняли.
— Пожалуйста, сэр, не мешайте мне, иначе я буду вынужден позвать на помощь своих коллег. — Офицер повысил голос, и папа, сжав губы, отошел от нас.
— Вы знали похищенную девушку лично?
— Я… Да… Но мы были просто знакомы. Наши родители дружат, они знают друг друга с Санкт-Петербурга.
Они несколько раз были у нас в гостях, и Божена тоже, но мы никогда не общались.
Офицер задал еще несколько вопросов, на которые уже наверняка ответили гости выставки, и наконец отпустил меня. Я посмотрела в окно — в нем торчали две камеры, разглядывали меня несколько секунд, пока появившийся полицейский криками не отогнал операторов. Те отбежали, но, как только полицейский отошел, подобрались снова.
По залу словно прошел ураган. Освещение отключили, оставили несколько софитов. Они тускло светили с потолка по всему периметру зала. Золотые лампы без электричества растеряли свою магию. Теперь это были просто лампы с черной сердцевиной. Прозаичные. Обыкновенные. Картины от пуль не пострадали, Лу и ее коллеги, до сих пор в полубессознательном состоянии бродившие по залу, поправили их. Эта безупречная ровность странно смотрелась в общем хаосе. Уборщик сметал осколки от ламп в несколько куч по залу. Некоторые гости еще ждали разговора с офицерами и сидели на сцене в принесенных из галерейных хранилищ креслах. Их лица и руки были заклеены пластырем. К счастью, для всех, кроме Божены, все обошлось лишь порезами и испугом. Скорые сворачивались и разъезжались. Лу распорядилась накормить оставшихся, и официанты разносили на подносах еду и напитки. Гости брали подсохшие канапе и тарталетки и жевали, глядя в пол. Официант подошел и к офицеру, допрашивавшему меня. Офицер долго смотрел на поднос, потом — на официанта, не мог сообразить, что от него хотят, а потом раздраженно отмахнулся.
— Не переживай, я пришлю завтра своих ребят, и они сделают все заново, — сказал мне кто-то.
Я обернулась. Папин друг Бенджи, владелец компании, производящей золотые лампы.
— Все можно починить, — задумчиво повторил он, глядя, как уборщик сметает в кучу щупальца осьминога. — Жаль, красиво было.
Домой нас отвезли на полицейской машине.
Маме без конца звонили, она кричала в трубку, что все сошли с ума, если думают, что девочку похитили из-за денег. Что никому не надо собираться, надо сидеть тихо и не высовываться.
Я не понимала, о чем речь. Думала о Божене и о том, где она сейчас, о золотом свете, о том, что завтра починят освещение и в галерею рванут все любители искусства и те, кто ничего в нем не смыслит. Привлеченные новостями и видео о похищении, они будут фотографироваться на фоне моих рисунков и постить их в соцсетях, и выставка окажется у всех на слуху из-за происшествия. А не из-за моих рисунков. Потом опять вспоминала о Божене. По фильмам о похищениях я знала, что вероятность найти заложника живым уменьшается с каждым часом, и через сутки… Я привалилась к папиному плечу и заплакала.