Марина родилась мертвой. Это произошло в конце декабря и могло сильно подпортить показатели за год. Вообще-то мертворожденного ребенка положено реанимировать в течение пяти минут, а потом могут произойти необратимые процессы и даже смерть головного мозга. Над Мариной врачи трудились в течение часа и в конце концов победили. Слабенький, синий, жалобно пищащий комочек был обречен на жизнь. И какую жизнь!
Родителям ничего не сказали. Они заволновались только через несколько месяцев, когда Мариночка не могла ни сидеть, ни ползать и вообще не проявляла свойственного здоровым детям любопытства и охоты к перемене мест. Тогда и прозвучал впервые страшный диагноз — детский церебральный паралич.
Первое, что Марина запомнила в своей жизни, — это боль. Мышцы ее маленького тела постоянно сводило страшной судорогой. У больных ДЦП они становятся твердыми, как дерево, и даже иногда ломают кости. Такие люди навсегда заперты в тесные клетки квартир и распяты на кресте своих страданий.
До них никому нет дела.
Сперва была еще какая-то надежда. Но когда Марина в двенадцать лет почти не могла говорить и передвигалась, ползая по-крабьи, никаких надежд не осталось даже у измученной Марининой мамы.
Она очень быстро постарела, начала много курить и часто, сидя поздно вечером на тесной кухоньке с сигаретой и стаканом крепкого чая, плакала над своим несчастным ребенком, над своей загубленной жизнью и думала о том, что же будет с Мариночкой, когда ее не станет.
Такой момент настал намного раньше, чем она ожидала. В день, когда Марине исполнилось тринадцать, Ольга Павловна Разлогова купила торт. С деньгами в семье было туго, но она очень старалась хоть чем-то порадовать свое дитя. Ждала автобуса и очень волновалась — как там Мариша? Совсем одна в квартире, мало ли что…
В тот момент, когда водитель грузовика не справился с управлением, снес остановку и превратил в кровавое месиво всех, кто терпеливо дожидался общественного транспорта, она все еще продолжала инстинктивно прижимать к себе нарядную коробку с розочкой, нарисованной на крышке.
Через час, не приходя в сознание, она скончалась.
Узнав о случившемся, Геннадий Андреевич впервые в жизни по-черному напился. Все эти годы он много и напряженно работал — защитил докторскую, писал научные статьи, читал лекции в трех институтах…
Жене объяснял, что нужны деньги, потому и трудится день и ночь, но дело было совсем в другом — работа давала ему силы жить.
Погружаясь в тайны давно прошедших времен, он мог хотя бы на несколько часов забыть о своем несчастье. Теперь он остался один с больным и беспомощным ребенком на руках. Сидя в тесной комнате, пропахшей мочой и лекарствами, он рюмку за рюмкой вливал в себя дешевую водку и плакал.
А с кровати за ним наблюдали настороженные глаза дочери.
Еще одной бедой Марины было то, что она прекрасно понимала все, что происходит вокруг, но не могла этого выразить. Когда она пыталась что-то сказать, из перекошенного рта раздавалось только невнятное мычание. Руки и ноги не слушались. Боль сводила с ума.
Марина ненавидела свое тело. Ей казалось, что тело — это тюрьма, в которой бьется, мучается и гибнет постепенно ее душа. Сейчас она понимала, что случилось что-то очень плохое, что мамы уже нет и никогда не будет, что отец в отчаянии…
В этот момент дверь тихонько открылась, и вошел человек.
Увидев его, Марина испугалась еще больше. Она почувствовала страшную, безжалостную силу, исходящую от него. Девочка замычала, заплакала, попыталась забиться в угол кровати, когда он уверенно подошел к ней, положил на лоб холодную тяжелую ладонь и сказал:
— Спи, дитя. Тебе надо отдохнуть.
Она действительно провалилась в сон, и даже боль на время отпустила. Незнакомец о чем-то долго разговаривал с папой. Сквозь дремоту Марина слышала только обрывки этого разговора.
Он уговаривал папу что-то сделать, папа оказывался, махал руками, утирал слезы с лица, громко, некрасиво сморкался и повторял, что он честный человек, что он ученый, а не лавочник и за деньги не продается.
Незнакомец только улыбался и, уходя, сказал:
— У всего есть цена. И у тебя — тоже. Вот твоя цена, — он указал на Марину. — Я, конечно, не Бог, но плачу всегда честно.
С этого дня состояние Марины стало медленно, но неуклонно улучшаться. Врачи только руками разводили. Отец же наблюдал за улучшениями со страхом и все чаще напивался.