Санитары подошли к одной из карет, закурили и начали что-то бурно обсуждать с водителем скорой. Они не видели, как я прошел за их спинами и скрылся за дверью.
Я попал на лестничную площадку. Проход на этажи выше преграждала решетчатая дверь, закрытая на амбарный замок. Осталась лишь одна дверь. Открыв ее, я попал в узкий коридор, вдоль стен которого стояли скамейки. Вокруг не было ни души. Но я слышал шум, состоящий из многоголосья людей и работающих аппаратов. Звук шел откуда-то издалека.
Я прошел по коридору и дернул ручку одной из дверей. Она оказалась заперта.
Я прошел к следующей двери, та на удивление поддалась, и я попал в какое-то подсобное помещение, больше похожее на прачечную. Запах грязного белья ударил мне в нос. Вокруг лежали белые мешки, вероятно, с нестиранными простынями.
Меня осенила мысль, что здесь могут быть белые халаты. Я мог надеть один из них и незаметно отыскать Владлена.
Я поднял один из мешков, перевернул его и вытряхнул содержимое на пол.
«Хоть бы это были не обоссанные простыни» – подумал я и увидел, как из мешка выпали простыни.
– Черт, – я схватил другой мешок и вытряхнул все, что в нем было.
– Вот это другое дело! – сказал я, увидев, как из него выпало несколько белых халатов, хоть и не первой свежести.
Я снял куртку, вытащив из карманов все необходимое, и швырнул ее в дальний угол этой подсобки. За курткой последовал мой рюкзак. Я надел халат и вышел в коридор.
Дойдя до конца коридора, я слышал, что голоса и звуки работающих аппаратов все ближе. А когда открыл дверь, то попал в какой-то бешеный водоворот из людей, бегающих взад-вперед с планшетами в руках, толкающих койки-каталки с лежащими на них больными, ковыляющих на костылях, едущих на инвалидных колясках.
Я прошел вглубь этого безумия и удивился тому, как этот мир похож на тот, который я недавно оставил позади. Та же спешка, те же озабоченные лица. Но все же было одно большое отличие от того мира: здесь спасают жизни людей, а там – кошельки бизнесменов.
Я увидел вход в палату интенсивной терапии, идентифицировав ее по следующему признаку: всех больных на каталках ввозили именно туда.
– Где же ты, Влад? – спросил я шепотом, уже собираясь открыть дверь, ведущую в палату.
– Тот парень, что упал с высоты? – словно кто-то ответил на мой вопрос за дверью интенсива. Мужской голос. Вероятно, это был врач.
– Да, – послышался второй голос, женский, наверное, принадлежал он медсестре, – Он в двести сороковой.
– Почему его не привезли сюда?
– Здесь не было места.
– Хорошо, минут через десять. Мне нужно проверить того с огнестрельным ранением, и я поднимусь.
Я услышал все, что мне нужно, и направился искать двести сороковую палату. Судя по всему, она была на втором этаже.
«Где же здесь лестница?» – задал я вопрос сам себе, и мой взгляд упал на лифт.
Поднявшись на лифте на второй этаж, и принялся искать палату, в которой мог быть Григоренко.
***
У меня есть десять минут.
Как назло, на дверях палат не было никаких номеров.
«Как же мне его найти?»
В первой палате, в которую я зашел, его не оказалось. Во второй и третьей тоже. В этих палатах многие пациенты были закрыты шторами, и мне приходилось их отодвигать. У некоторых были перевязаны бинтом лица, поэтому я подолгу вглядывался в каждого из них.
Из одной палаты в другую бегали медсестры. Они не обращали на меня никакого внимания, словно я – призрак. Кругом работали какие-то аппараты, издающие гудящие и пищащие звуки. Больные стонали на своих койках. Кто-то кричал, видимо, от совсем нестерпимой боли.
Наконец, в шестой или седьмой по счету палате, я увидел Григоренко: он лежал на койке у стены, голова его была перебинтована, но я все равно знал, что это он. Я это чувствовал. Он лежал без сознания, подключенным к аппарату искусственной вентиляции легких.
Но он был жив…
…определенно был жив.
Об этом свидетельствовала кривая линия на кардиомониторе.
В палате были еще пациенты, но они все были без сознания. Из персонала не было никого. Я огляделся по сторонам, и, не заметив никакой опасности, задернув шторы, выдернул трубку подачи кислорода из носа Григоренко. Кардиомонитор начал пищать.
Я вырвал подушку из-под головы Влада и кинул ее ему на лицо.
– Умри же уже, наконец, мразь ты вонючая. – Процедил я сквозь зубы, яростно прижимая подушку к его лицу.
Руки Григоренко схватились за мои запястья. Ноги забарабанили по койке.
«Откуда у тебя столько сил?» – удивился я.