Паровозную бригаду я казнил лично, сам. По пуле в живот и пока! Сдыхайте твари, долго и мучительно. Вдовушка и юный идиот, висят рядом с семьёй Семёна. За предательство надо платить своей кровью. Я за всех своих, кровь взял.
Как из города ушёл сам не пойму, видимо правда, на моей стороне. Теперь вот крадусь, как тать во тьме. Я ужас, летящий на крыльях ночи, я ложка дёгтя в бочке мёда, я навозная муха в жирном борще, я таракан в коллекционном шампанском, ну и т. д. О! Вкусненьким запахло. Кто это такой умный, щас проверим. Крадёмся. Ну, ваще! Нифига себе, немчура оборзела. Будем отстреливать, слева направо и…
— Не надо с оружием баловаться! — и мне в висок уперся ствол пистолета.
Всё блин, финита ля комедия, второй части марлезонского балета не будет. Эти или Бранденбург или ещё, какой Абвер.
Короче тут меня и положат. Я не товарищ Сухов и помучаться, как ему, мне совсем не хочется! Была не была! Чего я боюсь? Помирать так с музыкой. Понеслась душа в рай.
Показывал мне этот фокус один знакомый с бывшего Рижского, а теперь Тюменского ОМОНа, надеюсь здесь, он пока не известен. Всё равно убьют, но хоть удивлю, а если повезёт, одного с собой заберу.
— Не надо братишка! Всё понимаю, но не торопись! — и этот гад со стволом отшагнул, а остальные направили на меня свои пистолеты.
— Отдай боец оружие, мы свои советские! А форма немецкая для маскировки. Мы на задании!
Ну конечно, а я так гуляю, на птичек смотрю! Я снял с плеча автомат МР-38, вещмешок или сидор, как он тут называется и начал снимать разгрузку, а за отворотом кожаной куртки у меня лежит эфка, граната ф-1. Взявшись пальцем за кольцо, медленно вытащил её и показал остальным. Кто-то судорожно вздохнул.
— Ну, чё Бранденбург сраный? Пришло время помирать. Кто с мечом к нам придёт, тот от гранаты и сдохнет! Аминь суки!!! — и попытался дёрнуть чеку.
Вдруг сзади звонкий девичий голосок:
— Не торопись помирать товарищ, всегда успеешь!
Я замер, её голос. Перед глазами сразу встала Даша, как живая. Смотрит на меня своими изумрудными глазами и головой качает осуждающе, не надо мол, не отпускай рычаг. Тут что-то во мне сломалось, я повернулся и посмотрел на девчушку. Курносенькая такая, вся в канапушках, ростом метр с кепкой, глаза карие, вся такая хорошенькая и пилотка со звёздочкой ей идёт и комбинезон, так аккуратно сидит и волосы коротко стриженные ей к лицу, в общем, такая няшка — обаяшка. А я вдруг вспомнил дочку Семёна, как она качалась в петле. Так мне больно стало, так обидно. Ну и чего вы на войну лезете, дуры малолетние, здесь ВОЙНА! ВОЙНА! А не любовная романтика.
— Что ты девочка здесь забыла? Тут война, тут людей убивают! Быстро, жестоко, а таких как ты ещё и насилуют перед смертью. Страшно и бесчеловечно, а после этого то, что останется, на человека уже не похоже, кусок мяса. Поверь, я такое уже ни один раз видел. Домой возвращайся к мамкам, нянькам, вышиванию крестиком, детей рожать и растить, а погибать на войне, мужское дело. Только мужское! — мои ноги подогнулись, я плюхнулся на задницу.
— Какой идиот, тебя сюда прислал? А кареглазая?
— Я доброволец! — вздёрнула носик гордая амазонка.
— Я тоже, но я мужчина. Это мой долг, моя обязанность Родину защищать и за Родину умирать! — хорошо сидеть, прислонившись к стволу дерева и вытянув ноги.
— Это и моя Родина! А вы, не с Минска идёте? — спросила курносая.
— Из Минска я иду. Плохо там, простых людей на улицах хватают за малейшее подозрение. Кругом виселицы, а на них… Дети, старики, женщины. Тюрьмы переполнены, каждый день расстрелы. Плохо там! — покачал я головой.
— А почему так жестоко? Что там случилось? Из-за чего всё? — няшка присела передо мной и смотрела, не моргая мне в глаза. Каким-то осьмнадцатым чувством понял, надо говорить только правду. Звенящая тишина вокруг и напряжённые взгляды, только подтверждали мои выводы.
— А вот скажи красавица, какое у тебя звание и есть ли допуск, к информации государственной важности? Да и вообще хотелось бы взглянуть на ваши документы или вещи, их заменяющие! — заметив взгляд кареглазой на гранату, кивнул головой — Правильно девочка, ничего ещё не кончилось.