Крен был поразительный. Он доходил до сорока пяти градусов.
Утром, измученный, я выбрался на палубу.
Ветер дико свистел. Стоять, не держась за что-нибудь, было нельзя. Я схватился за первые попавшиеся поручни. Они были покрыты льдом. Слой льда лег на все: крыши ларей, стоявших на палубе, реллинги, вентиляционные трубы. Покрыты льдом были и снасти и сами мачты. Наш обледеневший корабль, ежеминутно окачиваемый водой, которая тут же замерзала, тяжело переваливался с боку на бок.
Было очень холодно, я вернулся в каюту, чтобы одеться потеплее.
Выйдя вновь, я заметил толстый трос, тянувшийся над палубой. Раньше я его не замечал. Потом я сообразил, что это антенна, покрывшаяся льдом. Едва я подумал, какая тяжесть висит на проводе, как огромная волна ударила в борт, окатила меня с ног до головы. Пена разбилась о пароходную трубу, что-то звякнуло, по палубе словно стекло рассыпалось.
Взглянув вверх, я увидел, что антенны больше нет… Она порвалась.
Я хорошо знал, что значит радио для корабля. Лишенные антенны, мы, носясь по штормовым волнам, потеряли уши и голос.
Радист Иван Гурьянович, в своем неизменном щегольском кителе, выскочил из радиорубки. Он посмотрел наверх. Его глаза тревожно забегали.
Я прошел на палубную надстройку, чтобы подняться на капитанский мостик.
Ветер ударил, навалился на меня. Я вцепился в протянутый вдоль палубы штормовой канат.
Двигаться можно было только перебирая руками по канату. Я совершенно вымок, пока добирался до трапа, чтобы подняться на мостик. Ступеньки трапа проваливались подо мной. Я чувствовал, что мое тело теряет вес, будто я нахожусь в клети шахты, сорвавшейся вниз.
На мостике капитана не было. На вахте, накрывшись брезентовым плащом, стоял Нетаев.
Было странно, что Бориса Ефимовича не было здесь. В такие минуты он всегда на посту. Неужели он теперь настолько доверяет своему штурману? Невольно вспомнилась первая вахта Нетаева, когда мы с ним пересели на "Георгия Седова". Корабль тогда проходил через льды. Помню, как капитан, взбешенный неловким ударом о льдину, разносил Нетаева и показывал ему, как надо вести корабль.
— Право на борт! Не спите! — кричал он тогда рулевому непривычно сердитым голосом.
Я посмотрел на рулевую рубку. Всех рулевых я знал в лицо. Моряк, стоявший за штурвалом, показался мне незнакомым. Но в следующее мгновение я узнал его.
Это был капитан. Не доверяя никому, он сам стоял вместо рулевого.
Вскоре я понял, чем это было вызвано.
Корабль не слушался руля. Нужно было особое искусство, чтобы как-нибудь справиться с наполовину потерявшим управление судном.
По трапу взбежал радист в мокром кителе и доложил капитану о потере радиосвязи.
— Вот беда-то… — сказал капитан… — Только вы, голубчик, не вздумайте в такую качку на снасти лезть.
— Но ведь нас потеряют! Подумают, что погибли. Вы разрешите, Борис Ефимович… — настаивал радист.
— Нет! Запрещаю! Конечно, там в штабе поволнуются, но я жизнью своих моряков рисковать не буду. Вот выйдем из шторма…
Огорченный радист ушел, широко расставляя ноги, чтобы не упасть.
— Снасти-то обледенели, а мачту раскачивает. Вы только поглядите… словно оправдываясь, сказал мне капитан. — А нам из этого района нужно полным ходом, ни минуты не задерживаться…
Он пристально смотрел вперед, все время поворачивая колесо штурвала то в одну, то в другую сторону.
Чтобы не мешать капитану, я подошел к Нетаеву.
Молодой штурман обменялся со мной быстрым взглядом, указав глазами на рулевую рубку. Никогда в жизни он не нес вахты с таким квалифицированным рулевым, которым не приходилось командовать.
Кстати сказать, в дореволюционное время Борис Ефимович много лет плавал простым матросом. Только в годы советской власти он стал командиром корабля.
Вдруг Нетаев бросился вперед, вцепился руками в реллинги!
— Лево на борт! — громко закричал он.
Удивленный этим окриком, капитан все же стал быстро перебирать рукоятки штурвала. Он повиновался команде.
— Еще лево! Быстрее! Не спите! — громко командовал младший штурман.
По всей фигуре капитана, по его быстро действовавшим рукам я понял, каких трудов стоило ему повернуть корабль, винт которого то и дело оказывался в воздухе.
Я посмотрел вперед, куда неотрывно вглядывался Нетаев.
На гребне волны, перед самым носом корабля, я увидел плавающую мину. Немецкая! Со времени войны затерянная в волнах!