Он недоверчиво посмотрел на меня, с минуту поколебался, но я был любезен и простодушен, и он согласился.
— Отчего ж! — снисходительно произнес он. — Покажите. Может, я вам чего и присоветую.
Любопытное это было путешествие, и я не пожалел, что затеял его. На моих глазах съежился человек, стал маленьким и жалким. Это было зрелище страшное и поучительное, но ни капли жалости не было во мне.
Он тронулся в путь очень самоуверенно. Что мог показать ему, старому тундровому волку, такой робкий новичок, «полярной суслик», как я? Чем удивишь его, когда он все тут наизусть знает и еще меня поучит! Он шел и кричал, что мы тут хозяйничать не умеем: и собачошек разнежим, и канарейка сдохнет, и все у нас одно баловство, курам на смех, — как вдруг навстречу нам с шумом и грохотом выехал тракторный обоз.
Могучий «Сталинец» надвигался, как танк, грубо ломал звонкие заструги, мял снег и отшвыривал комья в сторону. И за ним ползли два прицепа: первый, нагруженный круглым строительным лесом, второй — кислородными баллонами, похожими на артиллерийские снаряды. Нас обдало брызгами снега, запахом бензина, дымом. Обоз прополз мимо, оставив после себя смятую, исковерканную полосу снега. Он был уже далеко, а Карпухин все стоял и растерянно глядел вслед.
— Ничего собачошка? — засмеялся я.
— Ничего, ничего! — пробормотал он.
— Тянет? А?
Но он уже пришел в себя и сконфуженно улыбнулся.
— Это «трактор» называется? — спросил он. — Не видал я их еще. А что, — он насмешливо прищурился, — день работают, три стоят? Ась?
Ишь какой ядовитый старикашка!
— А это мы у механиков спросим, — ответил я, улыбаясь. — Вы им и растолкуете, присоветуете, как этих железных собачошек кормить.
— Нет, по этому делу я не спец. Только думаю: по тундре трактор не пройдет? А? Или опять же, ежели торос.
— На пятьсот километров отсюда трактор этот ходил!
— Пятьсот?
— До Кузькина острова и обратно.
— И долго ль?
— Два дня туда, два обратно.
Он примолк.
Я жестоко прибавил:
— На Полынью к вам думаем трактор послать.
— На Полынью? — испугался он. — Это зачем же?
Я не ответил. Он семенил рядом и все хотел заглянуть мне в лицо. Я отворачивался, чтоб скрыть усмешку.
По дороге нам попался вездеход. Он шел в порт. Я попросил подвезти нас.
— Садитесь! — закричал веселый шофер Саша. — Карета подана.
Грузовик побежал по бухте.
— Д-да, — задумчиво произнес Карпухин. — Вот и автомобилишки по льду забегали. История!
В порту было шумно и людно. Гремело железо, пело дерево под пилой, с грохотом падал камень в майну, перфораторы со скрежетом вгрызались в диабаз, рушились скалы, звенели молотки в кузнице, стучал дизель в силовой, кричали откатчики, плотники, подрывники. На зимующих лихтерах суетилась команда, что-то чинила, строгала, малярила. Все работало вокруг, гремело, строило, копошилось.
С разбегу окунул я Карпухина с Полыньи в этот рабочий мир. Я потащил его за собой — и в кузницу, и в мастерские, и на лихтеры, и на стройку причалов. Я не давал ему опомниться, я не замечал его испуганной, жалкой улыбки и не слушал пыхтения. Я тащил его за собой и тыкал носом: гляди, чувствуй, вредный старикан!
— Берегись! — закричал нам человек со скалы и замахал алым флагом.
Я знал, что это значит, и быстро оттащил Карпухина к какому-то дощатому домику. Ничего не понимающий Карпухин послушно прижался к стене и только пугливо хлопал ресницами да тряс бороденкой. Вдруг громыхнуло в скале, еще, еще раз… домик задрожал. Тонко застонало стекло. Карпухин схватил меня дрожащей рукой.
— Что это?
— Остров взрывают! — крикнул я.
— Господи! Зачем же?
— Порт строят.
Но слова мои заглушил новый взрыв, совсем близкий. И было видно, как взлетели там вверх огромные глыбы камня, как закружился, словно смерч, снежный прах, смешанный с дымом.
Потом стало тихо. Я подождал немного: теперь можно идти.
Карпухин нерешительно двинулся за мной. Мы подошли к месту взрыва. Подорванные скалы представляли собой груду черных камней и льдин. Рабочие насыпали камень в вагонетки и по узкоколейке гнали к бухте.
— Господи, что делают! Что делают! — шептал Карпухин.
Я подвел его к майне. В эту вырубленную во льду широкую прорубь ссыпали камень. Майну то и дело заносило снегом, замораживало. Здесь круглосуточно кипела борьба людей с природой. Люди боролись со льдом, как со скалами, — аммоналом. Они отстаивали майну и свое право строить. Они побеждали море и заставляли его отступать, как прожекторами заставили отступить полярную ночь.
Карпухин долго смотрел, как падал в море камень. В майне плескалась морская вода, и цвет ее был обычный, знакомый, сизый, и лед на бухте лежал прочно, надежно, и кое-где острым взглядом заметил Карпухин даже лунки, прососанные нерпой. Это ободрило его. Он произнес: