Немцы поспешно удирают по большаку, усеянному трупами. Глубокий овраг мешает танкам выехать на дорогу, а по очищенному большаку уже идёт немецкая колонна. Танки выходят на прямую наводку и гвоздят! гвоздят! гвоздят! оставляя на дороге добрую треть удирающих.
С тяжёлыми боями наши части освободили г. Карачев, оставив на его подступах последние танки.
Вышибли немцев из Брянска и встали в дремучих брянских лесах.
Мы ждали новых машин и людское пополнение.
Уральский Добровольческий корпус неплохо начал. Нам было вручено гвардейское знамя.[1]
БРЯНСКИЙ ЛЕС
8 глава
Брянские леса — это глушь величественная неколебимая красота.
Ноябрь 1943 года. Медленно падают крупные хлопья снега. Брянский лес — это мерно и с достоинством покачивающиеся стволы деревьев. Красавица сосна с уважением склонилась кроной к своей молодой, запорошенной снегом соседке, скрипнула стволом, чтобы привлечь её внимание, и вот теперь, тихо и не торопясь, повествует ей были-сказания брянского леса. Она, наверное, рассказывает сейчас о том, как вон на той дальней просеке лейтенант Пётр Романченко с десятком автоматчиков закупорил в лесной чаще немецкое подразделение с бронетранспортёрами. Он выдержал жестокий бой, непрерывно подбадривая своих бойцов непобедимо басовым окриком.
Пленный немецкий офицер с вытаращенными глазами, будто он впервые увидел мир, заметив у штабной машины Романченко, ткнул пальцем в его направлении и заявил начальнику разведки:
— Das ist der Held (это герой).
Вид у фрица такой, будто «Held» — это он, а не Романченко.
Только вечером мы узнали, что Пётр весь день протаскал под лопаткой большой осколок. Ранили его в самом начале боя.
Брянский лес гостеприимно принимает в своё лоно танкистов-уральцев. Но не отдых принимает он нас, а на передышку. Надо обучить пополнение, укомплектоваться, ведь танки придут вместе с приказом на выступление.
Медленно иду по широкой просеке-дороге. Слева и справа аккуратные ряды землянок. Смолистый дым клубами вырывается из труб и стелется по лесу, укрывая дальние землянки и строения. В аппарелях стоят отремонтированные танки. Видно, скучно им под заиндевелыми брезентами. Уже не прислушиваюсь к скрипу сосен. Лес полон иными звуками. Громкие окрики, фырчание нагруженных студебекеров, стук топоров и повизгивание пил. Артиллерийская команда — это тренаж у танкоистребителей.
Где-то слева отдельные выстрелы и пулемётные очереди. Полигон.
Сержант раздражённо гнусавит в микрофон:
— Муром! Муром! Я — Калуга, я — Калуга, даю настрой: раз, два, три, четыре, пять! Почему не отвечаете? Почему, говорю, не отвечаете?
А в двухстах метрах «Муром» снял наушники и хладнокровно перематывает портянки.
За его спиной всевидящий сержант «Калуга».
— Сколько раз повторять надо, — генеральским тоном вычитывает сержант, — что во время дежурства у рации…
Справа в глубине леса тревожные удары в рельсу. Батальон поднимают по учебной тревоге. Расчехливаются танки, а безмашинные экипажи выстраиваются у пустых аппарелей, но они знают, что скоро в этих аппарелях будут стоять новенькие тридцатьчетвёртки.
На опушке леса большая землянка музвзвода. Идёт репетиция. Прислушиваюсь.
Вхожу.
— Здравия желаем!
Из-за пианино мне навстречу пробирается Наум Комм и, слегка шепелявя, отчитывает меня:
— Тэдка, где ты пропадал целую неделю, я уж думал, с тобой стряслось что-нибудь.
— Что это за вещь вы сейчас разучивали?
— Как! Ты не знаешь? Это «Марш Наступление».
И пытаясь руками передать драматизм и напряжённость мелодии, он напевает:
Я очень сдружился с Наумом. Он закончил Свердловскую консерваторию и пошёл добровольцем в корпус.
Он мне рассказывал:
— Ты знаешь, Тэдка, я ходил по улицам Свердловска и мне казалось, что весь город указывает на меня пальцем — такой молодой и не на фронте.
В музвзводе специально для концертов возят пианино. Наум часто играет.
— Наум, мне мои мальчики такую землянку смастерили, загляденье. Приходи вечером, только не забудь аккордеон.
У меня просторная землянка, но в ней как всегда тесно. Приходят мои старые друзья, товарищи по батальону, знакомые из соседних частей. Шутка, споры, тихие беседы, песни, рассказы и неизменный наш спутник — отборный мат. Витиеватости умопомрачительные! Вот у где поистине проявляются индивидуальности!
1
В рассказе о курских событиях отсутствует эпизод, имевший последствия только для здоровья Т.В.: он и несколько бойцов залегли в ложбинке — шёл миномётный обстрел, снаряд попал в край ложбинки, Вульфовича накрыло пластом земли; когда его откопали, он увидел тела ребят в позах, не вызывающих сомнения. Вокруг была гробовая тишина. Вдруг из него прорвались слёзы и смех — характерный для серьёзной контузии синдром. Ни о какой медпомощи и мысли не было — продолжался бой, гибли люди, и он, чудом оставшийся в живых, должен воевать. Дальнейшая жизнь Вульфовича показала, какой неисчерпаемый запас сил даёт Бог человеку. Только с возрастом он стал замечать, что слух-то у него давно снижен, особенно на правое ухо; да ещё мучили периодически боли в спине. —