Что было дальше? Да вот, послушайте. На следующий день притащили меня во дворец. Красота там - неописуемая! Все блестит, сверкает золотом, фонтаны в небо бьют, танцовщицы изящные танцы исполняют в пестрых нарядах, музыка завораживающая льется откуда-то. Хочется остановиться, осмотреться, взмахнуть руками в такт музыки, похлопать в ладоши, кальян, возможно, покурить, красотою наслаждаясь... Да только огр все куда-то меня тащит. По лестницам крученым, полам мощеным, да наверх. Я-то все понимаю - работа у него такая... Только зачем же так небережно, да еще и ароматами своими естественными, огрскими окуривает - как его вообще можно сюда пускать? Да и меня не надо. Я домой хочу. Ну, не домой, на площадь какую-то городскую, да чтоб толпа поболее, я б сейчас порассказывал. Все, что на душе лежит, наболевшее. Всю правду-матку б выложил. И за Геракла и его тринадцатый подвиг, к которому радостно приписали несуществующие двенадцать до того (а он тринадцать раз по тринадцатому - и на покой), и про Афину с ее разумом пятилетнего ребенка и непроходящей любовью к кроссвордам, про Конана "к-киммерийца" и его дрессированных лошадок, про Уллегеншпигеля, заславшего роковую стрелу точно в глазное яблочко дражайшей половине (поиграть он так, видишь, решил, в меткого стрелка) и сошедшего после того с ума с криком "Шпигель, шпигель, ай-лю-лю!.."... и про многих других... "героев". Все, как на духу. Как оно было на самом деле. Как я думаю иногда, как оно было на самом деле, уточняю. Особенно в такие минуты. Когда меня тащит за шкирку невесть куда благоухающий огр, а вся жизнь, казалось, проносится перед моими глазами. В общем, притащили меня куда-то наверх, поставили перед здоровенной дубовой дверью, и я зашел. Точнее, я заходить туда никак не хотел, на меня нашла творческая депрессия (или истерика? Все время путаю эти понятия), и тогда меня "зашел" огр, ногой чуть ниже поясницы... Невежливо так. Хотя я против него лично ничего не имею, он даже извинился перед тем и буркнул что-то вроде: "Давай, фокусник, не поминай лихом. Удачи, она тебе понадобится." Трудно понять этих огров... А мне и не до того совсем. Огляделся, куда я попал. Темно. Просторная комната. Ба, да это ж опочивальня! Царская, небось. Кругом перины белоснежные, ткани роскошные, занавеси, все такое нежное, радует глаз... Хорошо эта Шахеризада устроилась. Поднялся я с поясницы, смотрю кругом, сесть нигде не рискую. И слышу вдруг голос женский, мягкий, приятный такой, щебечущий, словно ниоткуда, с потолка ко мне: "О, а это новенького барда ко мне прислали? Очень вовремя, как раз к ужину. Ну, рассказывай, мил человек, чего знаешь и умеешь, попробуй меня потешить... а я пока зубки почищу".
А я как голос услышал ее - растерялся сразу. Что было в голове - все повылетало. И план-то был до того - рассказать, если попросят, сперва про Ивана-дурака, а потом про Марью-Моревну, земляную царевну... рухнул вмиг план. Стою, сам как дурак, ничего рассказать, ничего вспомнить не могу. Как завороженный. И тут меня что-то словно стукнуло. От испуга начал импровизировать, стихи читать. Да такие, что даже рифма присутствует, что для меня, в общем-то, не характерно, словно сами они в голове появились. Под действием голоса этого сладкого девичьего.
Я помню чудное мгновенье
Передо мной явилась ты
Как мимолетное виденье
Как гений чистой красоты!..
Это то, что запомнилось. Я сейчас уж не помню, что тогда нес по горячке нервной, складно, так, главное, про принцессу-лебедь, про белочку что-то, про дядю честного своего... Хотя мой дядя, говоря по чести, был тем еще проходимцем. Увлекся, значит, декламирую. Шахеризада слушает, не перебивает. А потом вдруг слышу голос из-за спины, близко так: "Хорошие стихи у тебя, бард, как я погляжу..." Оборачиваюсь и... мать честная!!! Прет ко мне, значитца, чудище преотвратное. Зубища в пол-лица, само объемное такое, склизкое, щупальцами по полу перебирает, ближе подгребает, зловонием смрадным обдает... Там сверху, оказывается, комнатка была маленькая, и лестница с нее, оттудова оно и спустилось, получается. Вижу, все понимаю, а даже рот не мог заставить открыть, чтоб закричать. Онемел я. "Да ты и сам ничего будешь", - говорит оно. - Голос женский, нежный, а пасть клыкастая двигается, слюна по ней стекает или что-то еще, потому что зеленое. - "Для ужина в самый раз". Тут я, наконец, собрался с силами, чтобы заорать напоследок, но меня одно с щупалец за ногу как схватит, и... поплыло все. Грянулся я, в общем, в обморок. Глубокий и черный.