– Я тебя ненавижу.
– За что? За то, что отрываю тебе глаза? Ты даже не представляешь в какое говно попала. Слушай же! Ты думаешь, раскрасавица с которой иконы художники бросятся писать? Да, эти педофилы перед тобой расстилаются, потому, что малолетка. Сначала мёдиком польют: «Наша прелесть, наша прелесть. Ах, нимфа, великая актриса» А потом затрахают в тряпочку, и куда юность со свежестью денутся. Что, съела? Глотай, я уже разжевала.
– Я тебя ненавижу.
– Ой, ёй, ёй. Какие мы нежные.
Но Анка уже не слушала, рванула силой дверь, давясь слезами.
– Что случилось?
– Ничего, Виктор Семенович, поедемте скорее домой.
– Поедем. Если это Ника наговорила тебе чего – не обращай внимания. Она – бездарная неудачница. Актриса из нее никудышная, держим лишь из сострадания и красивого тела.
– Ну, ну, девочка моя, – сказал Виктор Семенович уже в машине привлекая ее к себе – успокойся, у тебя такое будущее! Верю в тебя, и люблю.
Анка всхлипнула прижимаясь к его груди ухом в надежде услышать стук сердца. «Он любит меня, любит!» Она тоже верит в него. Но все равно спросит, обязательно уточнит для себя, насколько он ее любит.
– Виктор Семенович, а как называется фильм?
– Понимаешь, девочка моя, я художник, делаю шедевр, которого еще никогда не было в истории. Этот фильм – как бомба, которая взорвет все старые представления о кинематографе, и разлетятся на куски ханжество со стереотипами. Ты поможешь мне?
– Да. Я сделаю все так, как Вы хотите.
– Ты взметнешься новой звездой на экранах телевизоров. После этого фильма жизнь твоя превратится в ужасную жизнь звезды. Все захотят видеть тебя и искать встречи с тобой. Наверное, ты бросишь меня, – уже с грустью добавил Виктор Семенович.
– Что Вы! – горячо воскликнула Анка уже окрепшим голосом – Никогда! Как Вы можете думать так обо мне?
Дома, Виктор Семенович, попросил Анку надеть то самое вечернее платье, усадил в кресло, сел напротив, протянул бокал с вином.
– Знаешь, завтра, твой решающий день. От тебя зависит, быть, новой звезде, или нет. Почему-то твердо верю – у нас получится.
– Да. – Анка поставив вино на журнальный столик переметнулась в кресло к Виктору Семеновичу, прижалась к нему, уткнулась холодным носом в шею, затихла, затаилась у него на руках. «Папка!» – Вы, меня любите?
– Разумеется! – Сказал он расстегивая пуговицу на платье прижав свой бокал с вином к спине Анки.
Солнечное утро только добавило красок в настроение. Сегодня главный день ее жизни. Она сыграет. Сыграет даже лучше чем предполагает Виктор Семенович, и тогда свершится. «Как хорошо быть знаменитой.» Борька-шофер обласкан, Анка с ним весело болтает и даже неприязнь куда-то делась. Виктор Семенович на заднем сидении с кипой бумаг, перебирает, что-то сравнивает, думает. Он верен себе и своей идее настоящего кино.
Вот и домик Павла Тимофеевича, там уже все готово к съемкам. Камин, богатый диван, столик и аппаратура.
– Кадр, просто, великолепно обставлен. – Режиссер махнул рукой и все завращалось.
Анка в своем лучшем платье из желтой занавески. Ника с Родионом все время в обнимку. Помолвка. Волновали и вызывали внутреннюю дрожь камеры нависшие над ними черными стволами орудий. «В камеру не смотреть!»
– Камин зажжем, девочки? – предложил Родион – по-нашему, по-цыгански, что бы в доме пахло дымком.
– Да! – засмеялись девушки.
– Тогда помогите мне, сестренки.
Почему огонь всегда объединяет людей? Создает что-то тонкое, неуловимое и доверительное в отношениях? Анка возилась в углях перепачканными черной золой пальцами и пальцы касались руки Родиона. Они с цыганом коротко переглянулись. «Что я делаю?» Этот легкий флирт ей нравился, она наверняка чувствовала происходящее частью игры своей неизвестной роли. А когда огонь затрепал поленья в камине с некоторым сожаленьем отошла от очага.
– Давайте выпьем, девчата, чтобы не показалось мало! – глупый тост, но Анка подхватила кличь с необыкновенной легкостью и весельем.
– Выпьем!
– У тебя лицо перепачкалось золой. – цыган намочив слюной салфетку ловко вытер ей щеку.
Анка уже пьяная и с трудом соображает. Она действительно была пьяная потому, что вино было настоящим. «Все должно быть по-настоящему!»
– А, давай поцелуемся с тобой на брудершафт, сестренка, – предлагает Родион.
– Как это?
– Ты наберешь в рот вина, и в поцелуе я выпью!
Анка вопросительно смотрит на Виктора Семеновича, а тот машет кипой бумаг, мол, правильно по сюжету.
Набрала в рот вина, не удержалась от смеха и прыснула вином в лицо парня. Режиссер восхищенно поднял большой палец вверх. Молодец девчонка!
– Божья роса, – сказал цыган, утираясь. – Теперь моя очередь.
Родион опрокинул рюмку в рот и машет рукой: иди сюда. Она не пошла. Тогда подошел он сам, взял ее лицо руками и приложил свои губы к ее губам. Теплая струйка полилась ей в рот. Затем последовал продолжительный, совсем не братский поцелуй. Анка пискнула и насилу вырвалась из цепких рук. Ника хохочет, тряся своими пышными грудями.
Скорее бы закончился этот кошмар. Она села на диван рядом с сестрой, а Родион протиснулся между ними и обнял их обеих. Три камеры снимают с трех сторон, играют, то отъезжают, то приближаются, фиксируя все.
Цыган кладет руку ей на колено и медленно ведет ладонью по ее ноге вверх, задирая итак короткое платье. Анка затравленно смотрит на Виктора Семеновича, а он кивает головой в знак согласия. Все должно быть по-настоящему!
– Ну что, девочки, развлечемся втроем? Вы же сестренки…
Догадка обожгла ее морозом, хлестнула по пяткам. Значит, Ника, ей не врала, не пугала захлебываясь от зависти? А, Виктор Семенович? Ну уж нет, с нее довольно кинематографа! Она рванулась что было силы, но четыре цепкие руки держали ее, кричащую вне себя от гнева.
– Ну, сестренка, пожалуйста! – умоляет Ника. – Ты в первый раз. Тебе будет хорошо, мы постараемся!
– Нет. Нет. Нееет! – вопит, как сумасшедшая, Анка. Зачем ввязалась она в это? Виктор Семенович гад, подлец. Как она верила ему?
На ней рвали одежду разгоряченные борьбой цыган и Ника, объединенные стадным чувством – добить жертву. Цыган насиловал Анку, злобно, как зверь, хрипя и нечленораздельно рыча, блондинка хохотала в экстазе, а Анка отчаянно сопротивлялась, нечеловечески воя. Затем вой перешел в подвывания, поскуливания, попискивания в такт толчков цыгана. Она смирилась со своей участью, и только жалобно смотрела на Виктора Семеновича. Одна из камер подхватила ее взгляд и долго, долго сопровождала его, пока не прозвучала команда: «Стоп! Куриной крови! Размазать по животу".
Все бросились поздравлять Анку с гениальной игрой. Только сейчас она создала бессмертное творение. И трясут руку, и целуют, хлопочут над ней. Она звезда! Совсем по-другому представляла она себе окончание сцены. Вот подойдет к «гениальному художнику», влепит ему затрещину и уйдет навсегда. Но не будет этого уже, потому что поверила в свою игру. Она сделала великий кадр фильма.
– Девочка моя! – говорит Виктор Семенович – Ты действительно, Актриса с большой буквы.
Анка только вяло поправила простыню, в которую была заботливо кем-то укутана. Ничего не сказала. Как она устала! На всю жизнь. Глубокая депрессия придушила и высосала без остатка всю волю. Безучастным взглядом смотрела как Ника обнимает цыгана поздравляя с успехом, луч от прожектор отбрасывал их тень на мраморный камин. Хищная тень изогнулась на мраморе расправляя свои костлявые крылья над затухающим очагом.
Она пошла на дрожащих ногах к автомобилю, сопровождаемая всеми, кто участвовал в съемках. Домой ее везет человек, который стал для нее уже совершенно чужим. Всю дорогу они молчали, затем Виктор Семенович сказал:
– Сегодня вечером к нам придет Павел Тимофеевич, что бы лично тебя поздравить с блестящей победой. Готовься, наша прелесть.