Престарелый Алим-хан затрясся так, словно его свирепый джин за шиворот схватил. Некоторое время старикашка ловил ртом воздух — задыхался от гнева, наконец, выдохнул:
— Замолчи, нечестивец!.. Зачем нас, наше высочество, из фамильных владении прогонял? Мы прогрессивный эмир были. Такого эмира еще поискать надо! Мы даже высочайше повелели открыть одну кинохану "Торикистон"… И еще при нашем милостливом правлении в медресе и мактабах десять тысяч учеников науки познавали. Вот сидит сам Афанди, он подтвердит.
Ходжа Насретдин согласно кивнул и вдруг затянул — заунывно, нараспев:
— Хаия алэс-салах, хаия алэс-салах, хаия иллях-фалях Ашхадо ин ля илля иль-лял-лях!..
Народ удивился — что случилось с Афанди? Не заболел ли! Стали люди расспрашивать веселого мудреца, мол, в чем дело, как понимать неизвестные слова?
Ходжа почесал в затылке, развел руками. — Тысячу лет живу на белом свете, и, клянусь бывшим аллахом, не ведаю их смысла. Я просто хотел подтвердить правдивость сказанного их бывшим высочеством. Действительно, в эмирской Бухаре было десять тысяч учеников медресе и мактабов. Но в чем состояло их ученье?.. А в том, чтобы учиться покорности, учиться учить других гнуть спину перед богатеями. И еще, заучивали бедные дети и подростки коран, без смысла, не понимая того, что заучивают.
— И все-таки десять тысяч! — злорадно воскликнул Алим-хан.
Афанди обратился к собравшимся в чайхане.
— Слышите, люди? Целых десять тысяч!.. А как сейчас обстоит дело с народным образованием?
Бухарцы наперебой стали сыпать цифрами.
— Нынче в Бухаре и Бухарскои области без малого шестьсот школ!..
— А в школах — двести тысяч учеников.
— И еще у нас восемь техникумов, педагогический институт, филиалы политехнического института в Бухаре и городе Навои…
— И насчет кинотеатров гражданин Алим-хан промашку дал, хотел удивить нас своей киноханои "Торикистон"!.. Ха-ха! Да у нас нынче свыше трехсот пятидесяти кинотеатров и киноустановок!
— О аллах! — ахнул старикан в вызолоченном халате. — Безбожные цифры и факты. Зачем какой-то город выдумали? Навои! Это не город. Это был такой стихотворец.
В чайхане все за животики схватились. Аи да "артист"! Вот здорово представляет. Кто же не знает, что в честь великого узбекского поэта назван новый красавец-город — Навои!
Алим-хан продолжал бушевать, брызгая слюной.
— Не может такого быть — двести тысяч учеников! Это все пропаганда злокозненная. И зачем столько много кинохана?.. Вранье!
Афанди пошептался с Шамсутдином-ака и затем сообщил эмиру:
— Ваше бывшее, а знаете, сколько в Бухаре и области библиотек?.. Пятьсот!
— О времена, о нравы! Совсем народ испортился, все в книжках читает…
— Кроме того, имеется свыше трехсот клубов и Домов культуры.
— Ой не могу! Не могу слышать богопротивные цифры и факты!
Тут взял слово Шамсутдин-ака.
— Высочество, а высочество? Хочешь еще сюрприз? Взгляни на мое лицо. Видишь, оно попорчено оспой? Это твоя работа, высочество. Ведь в твоем мирате было всего три врача!
— А зачем нам больше? — искренне удивился Алим-хан. — Умереть от болезней роком предопределено всем тем, кто должен от них умереть. Так зачем врачи? Разве только на тот случаи, когда мы, наше высочество, заболевали. А нам трех врачей достаточно.
Удивительный ответ старикашки поверг всех в изумление. Афанди похлопал его по плечу.
— Молодец! Лучшего агитатора трудно найти.
— Эх, ты, высочество неразумное! — вздохнул Шамсутдин-ака. — Значит, больше трех врачей тебе не требуется?.. Хош!.. А вот нынче в Бухаре и в области Бухарскои свыше восьмисот врачей!..
— Восемьсот?!.. Вранье, не может быть! — завопил Алим-хан.
Люди зашумели. Смех, шуточки.
— А ну-ка, товарищи, подсыпем старичку еще малость цифр и фактов, ведь он, оказывается, совсем ничего не знает! — А, пожалуйста!.. Бухарцев обслуживает около четырех тысяч медицинских работников.
— Около семи тысяч больничных коек имеется.
— Средняя продолжительность жизни бухарца, по сравнению с эмирскими временами, увеличилась более чем в два раза!