Судья в полумраке изучал посетителей, сложив пальцы домиком. Затем вздохнул, повернулся и посмотрел в окно.
– Моя хозяйка печет такой яблочный пирог, какого вы никогда в жизни не пробовали. Три года подряд этот пирог получал голубые ленты на пикнике Дочерей Конфедерации. И сейчас на моей кухне на тарелке лежит холодный кусок этого пирога. Мне жаль, что вы проделали такой долгий путь.
Коултон прочистил горло и встал. Элис тоже встала, ощущая, что ее платье задирается до самых щиколоток. Коултон вертел в пальцах свою шляпу.
– Может, не стоит торопиться, сэр? Обдумаете все как следует сегодня вечером и ночью, а завтра утром мы могли бы вернуться и…
– Мистер Коултон. Я согласился встретиться с вами только из вежливости, вот и всё.
– Ваша честь…
Судья поднял руку.
– Ваш мальчишка покинет камеру только в ящике из соснового дерева, – тихо произнес он. – И мне все равно, будет он в нем шевелиться или нет.
– Сукин сын, – прошипела Элис, когда они спускались по ступеням суда.
В самом неженственном жесте она засунула руку под юбку и потянула за застежки корсета, ослабляя их, чтобы как следует вздохнуть. Уже стемнело, но дневная жара еще не спала. В теплой ночи громко стрекотали цикады.
– И ради этого я надевала платье?
– Да, но это того стоило. Только посмотри на себя. Будем надеяться, что нам не попадется по дороге этот помощник шерифа, Олвин. Иначе он точно захлебнется слюнями, увидев тебя в таком наряде.
Элис сдержалась от колкого замечания. Она все еще слишком злилась, чтобы отвлекаться.
– Так это правда, что бедняге осталось жить всего несколько лет?
– Чарли Овид переживет всех нас, – вздохнул Коултон.
– Они все так чертовски уверены, что этот ребенок подобен Иисусу. Но от этого ему только хуже. И с чего они взяли, что ему неведомы страдания?
– О, страдать-то он может. Просто исцеляется и не умирает, вот и всё.
Что-то в тоне Коултона заставило ее задуматься.
– А ты сам-то веришь в это?
– Я не видел на нем никаких отметин, – пожал он плечами. – А ты?
– Может, и заметила бы, если бы ему подняли рубаху. Или, может, у него ноги – сплошное кровавое месиво. Насколько внимательно ты присматривался?
Коултон пожал плечами.
– Достаточно, чтобы понять, что мир не такой, каким я хочу его видеть. Послушай, – продолжил он мягким тоном. – Мне нужно, чтобы ты переоделась, а потом отправила свой багаж на пристань. Расплатись по счетам. Встретимся в отеле через час. Думаю, хватит с нас этого городишки, Натчеза.
Элис резко остановилась под статуей какого-то павшего генерала Конфедерации посреди поросшей травой пустой площади. Через мгновение Коултон тоже остановился и медленно пошел обратно.
– Я не уйду без этого ребенка, – решительно сказала она.
По улице проехал экипаж. Фонари на нем медленно раскачивались.
Коултон подошел ближе.
– Я тоже, – ответил он уверенно.
Было девять часов, когда они вышли из холла отеля и направились по набережной Сильвер-стрит к реке, а затем по переулкам к старому складу. В свете южной луны вырисовывалось темное, выцветшее здание. Довольно долго они стояли в тени, а затем, не говоря ни слова, пересекли улицу. В кармане пальто Коултона что-то позвякивало. Элис настороженно озиралась по сторонам, но поблизости никого не было.
Коултону понадобилась всего минута, чтобы встать на колени перед толстой дверью и отпереть замок. Он поднялся, молча посмотрел на Элис, а потом потянул дверь на себя и скользнул в темноту, напарница последовала за ним. Фонаря у них не было, но они уверенно шли по проходу, в котором уже побывали днем. У каморки Овида Коултон снова достал кольцо с отмычками и ловким движением открыл замки.
Внутри царила кромешная тьма. Элис долгое время ничего не могла разглядеть, и ей стало интересно, видит ли их мальчик. Прочистив горло, Коултон прошептал:
– Чарли, парень? Ты здесь?
Элис на мгновение испугалась, что мальчика увели, но потом услышала в темноте вздох, звон цепей, и в едва заметном ореоле лунного света выросла фигура. Похоже, пленник нисколько не удивился неожиданным посетителям.
– Давай-ка сниму… – пробормотал Коултон.
Теперь, когда ее глаза привыкли к темноте, Элис внимательно смотрела на мальчика.