— Эх ты, совсем напрочь! — не выдержал Еремка.
— Что ж ты думал, обратно пришьют? — сказал капитан, запахивая халат. — Заражение вышло. Пришлось хирургически.
— Это как же они тебя так? — осторожно спросил Костя.
— Как... Очень просто. Поймали. Велели говорить, кто в партизаны пошел. А я говорю: «Не знаю». Ну, они тогда завели меня в избу, где прежде Чуваловы жили... И шпагатом к столу прикрутили. А потом один взял ножовку да как начал ногу мне... После я уже не в сознании стал...
— Даже выше коленки, — сокрушенно проговорил Костя.
— А не все равно — выше, ниже... Одно уж...
— Ну, все-таки...
— А когда резали, слыхал? — спросил любопытный Коля.
— Это на операции-то? Нет. Прочухался, слышу, только чешется. Я туда рукой цоп, а там уж нет ничего.
— Эх, заразы-немцы! — сказал, яростно ударив себя кулаком по колену, Савка. — Знаешь, Гришка, как ты тогда без полной памяти был, чего они у нас понаделали...
Костя Ястребок незаметно ткнул кулаком в спину Савки.
— Савка... забыл, что тебе говорили? Вот на самом деле Балалайка!
— А я ничего такого не говорю.
— Ну и молчи.
— А энта, другая, ходит? — деловито осведомился Коля, указав на здоровую ногу капитана.
— Ходит.
Все помолчали. На улице выглянуло солнце, неуверенно зашло за облако, опять показалось, словно уже более окрепшим, и Варя почувствовала на щеке его нежное весеннее тепло. Закричали вороны в больничном парке, сорвавшись с голых веток. И в комнате так посветлело, будто все тени смахнуло крылами унесшейся за окном стаи.
— Красиво у тебя тут, — промолвил Еремка, оглядывая комнату. — Обстановка.
Снова немного помолчали. Слышно было, как долбят за стеклом железный подоконник редкие мартовские капли.
— А занятия опять уже идут? — спросил капитан.
— У нас уже все идет нормально.
— По алгебре до чего уж дошли?
— Примеры решаем на уравнение с двумя неизвестными.
— Эх, — вздохнул капитан, — нагонять-то мне сколько...
— Ты только от нас не отставай на второй год, — сказал Ястребок.
— Мы тебе, знаешь, все объясним, — подхватила Варя, — это нетрудно, правда, истинный кувшинчик! Только сперва кажется. Там только значения подставлять надо под понятия и все.
— А мы теперь, как немцы школу пожгли, в бане занимаемся, — рассказывал Еремка. — Савка недавно у нас в переменке как брякнется в кадку с водой! А его как раз к доске вызвали. Такого ему жару математик задал, что он даже обсох весь сразу!
Все засмеялись. Капитан тоже улыбнулся. И стало легче. Но на этот раз все дело испортил Еремка.
— А у нас, — сказал он, — на пустыре, где косогор, тоже сухо почти. Снег сошел. Мы уже тренироваться начали.
Капитан болезненно нахмурился. Костя ущипнул Еремку за локоть. Все сердито смотрели на проговорившегося.
— Кого же теперь на центре поставите? — спросил капитан.
— Да, верно, Петьку Журавлева.
— Конечно, того уж удара у него сроду не будет, как твой, — поспешил добавить Еремка.
— Нет, ничего. Он может. Вы только за ним глядите, чтоб не заводился... А чего же он сам не приехал?
— Да он занятый сегодня, — быстро ответил Костя, и соврал: просто ребята не взяли с собой Петьку Журавлева, чтоб капитан не расстраивался, видя, что его уже заменили.
— А я тебе чего привез! — вдруг вспомнил Коля, хитро посмотрел на всех и вытащил из кармана что-то на красной ленточке. — Н а . Дарю тебе навовсе. Это железный крест, настоящий, немецкий.
— И я такой же тебе привез, — сказал Еремка.
— Эх ты! А я думал, у меня одного, — сокрушенно проговорил Костя, тоже вынимая из кармана немецкий орден.
Савка тоже полез было в карман, но подумал, вытащил из кармана пустую руку и отмахнулся: «У нас их столько немцы покидали! Как им двинули наши, так они побросали все».
— А я тебе книжку! — И Варя застенчиво протянула капитану свой подарок. — «Из жизни замечательных людей». Интересная, не оторвешься, истинный кувшинчик!
— Ух, чуть не забыл! — воскликнул Савка. — Тебе Васька-хромой кланялся.
— С-а-а-авка!.. — только и мог простонать Костя.
— Ну, и ты Ваське кланяйся, — угрюмо отозвался капитан, — скажи: Гришка-хромой обратно поклон шлет, понял?
— Ну, нам время итти, — заторопился Костя, — а то на поезд не поспеем. Народу много.
Толпясь вокруг капитана, молча совали ему руки. И каждому казалось, что самого главного, ради чего и приехали, так и не сказали. Коля Крючкотвор вдруг спросил:
— А как же ты тогда на улице оказался? Ты ведь вперед с нами в лесу сидел. Куда же ты пошел?
— Значит, надо было, — отрывисто ответил капитан.
— Ну, счастливо тебе!.. Скорей управляйся тут да приезжай.
— Ладно.
И они ушли, неловко теснясь в дверях и оглядываясь на Гришу. Столько собирались к капитану, так нужно было повидаться, сказать что-то важное, а толком и не поговорили... Ушли. Он остался один. Тихо и пусто стало вокруг. Большая сосулька ударилась о подоконник снаружи и, разбившись, загремела вниз, оставив влажный след на железе. Прошла минута, другая. Неожиданно вернулась Варя.
— Здравствуй еще раз. Я тут платок свой не позабыла?
Капитан стоял, отвернувшись к стене. Худые плечи его, подпертые костылями, вздрагивали.
— Гриня, ты что?.. Болит у тебя, да?
Он справился и замотал головой, не оборачиваясь.
Она подошла к нему.
— Гриня, думаешь, я не знаю, зачем ты тогда обратно из лесу пошел?
— Ну и ладно, знай себе на здоровье! Чего ты знаешь?
— Знаю, все знаю, Гринька. Ты тогда думал, что мы с мамой в сельсовете остались, не успели... Это ты из-за меня, Гринька.
У него запылали уши.
— Еще что скажешь?
— И скажу!..
— Знаешь, так помалкивай себе в платочек, — буркнул он в стенку.
— А я вот не буду помалкивать! Думаешь, мне самое важное, сколько у тебя ног? У телки у нашей вон их целых четыре, а что за радость! И не спорь лучше. Я тебя, Гриня, все равно сроду одного не кину на свете. И занятия нагоним, только приезжай скорей, поправляйся. И на пруд пойдем, где музыка.
— С хроматым-то ходить не больно интересная картина...
— Дурной ты... А мы с тобой на лодке поедем, в лодке и незаметно будет. Я веток наломаю, кругом тебя украшу, и поедем мы по-над самым берегом, мимо всего народа, я грести стану...
— Это почему же обязательно ты? — Он даже повернулся к ней разом.
— Ты ж раненый.
— Кажется, грести-то я пошибче тебя могу.
И они долго спорили, кто умеет лучше грести, кому сидеть на руле и как вернее править — кормовиком или веслами. Наконец Варя вспомнила, что ее ждут. Она встала, выпрямилась и вдруг схватила обеими руками руку капитана и, плотно зажмурившись, сжала ее изо всех сил в своих ладонях.
— Прощай, Гриня!.. Приезжай скорее... — прошептала она, не открывая глаз, и сама оттолкнула его руку.
На улице ее ждали четверо.
— Ну как, отыскала платочек?.. — начал было насмешливо Савка, но Костя Ястребок грозно шагнул к нему: «Только брякни что-нибудь...»
А капитан вернулся в свою палату, поставил у койки костыли, лег и раскрыл книжку, которую подарила ему Варя. Бросилось в глаза место, обведенное синим карандашом.
«Лорд Байрон, — читал капитан, — оставшийся с детства на всю жизнь хромым, тем не менее пользовался в обществе огромным успехом и славой. Он был неутомимым путешественником, бесстрашным наездником, искусным боксером и выдающимся пловцом...»
Капитан перечитал это место три раза подряд, потом положил книгу на тумбочку, повернулся лицом к стене и принялся мечтать.