— Куклы делают кукол?! — удивился Тик-Так. — Обычно кукол делают люди.
— Вот, вот, — чему-то обрадовался Маона, — люди делают кукол для себя. Вдумайтесь: для себя. Но у нас — совсем другое. Куклы делают кукол не для людей, а для кукол.
— Но зачем? — удивился Тик-Так. — Во всем должен быть какой-то смысл — и он есть в желании сделать кукол лучше, чтобы они доставляли человеку больше радости…
— Вы упрощаете вопрос, — вмешался Шнява. — Нам совсем не нравится быть игрушками в руках людей, мы служим красивому и поэтому совершенному.
— Но красота ради красоты… — неуверенно произнёс Тик-Так, — это звучит несколько отвлечённо. По-моему, красота должна доставлять удовольствие.
— Вы неправы, коллега. Красота прежде всего должна служить совершенству, — убеждённо и пылко возразил поэт Шнява. — Только мы оказались способными создать культ красоты и совершенства! Разве вы не убедились в этом, увидав нашу восхитительную Трабаколлу?
Тик-Так неожиданно для себя торопливо согласился:
— Трабаколла — самая красивая и самая умная из кукол!
— Ну вот, видите, — довольно произнёс историк Маона. — Вы тем самым уже признали примат совершенства. Однако должен вам по секрету сказать, что сейчас мы изготовляем ещё две красивейшие куклы — Марсальяну и Трикандину.
— И не удивлюсь, — заметил поэт Шнява, — что нашей очаровательной Трабаколле придётся уступить пальму первенства одной из двух претенденток на её место. На всякий случай я уже начал писать поэмы, посвященные Марсальяне и Трикандине.
— А что же тогда будет с Трабаколлой? — спросил Тик-Так, и смутная тревога сжала его сердце.
— Что будет? — переспросил Маона. — О-о! Ничего особенного. Просто мы поместим её в Музей истории, и она останется бесценным для истории экспонатом.
— Но ведь это несправедливо по отношению к Трабаколле! Сегодня вы поклоняетесь ей и считаете своей повелительницей, а завтра спокойно собираетесь упрятать её в музей! — взволнованно произнёс потрясённый Тик-Так.
— Трабаколла занимает своё положение лишь потому, — назидательно и строго сказал Маона, — что сегодня она самая красивая из кукол. Но если завтра её место займет другая, мы будем поклоняться ей. Потому что мы поклоняемся Красоте в лице куклы, а не самой кукле.
— Но где же гуманность и уважение к кукле как личности? — не унимался Тик-Так.
— Ну, это чисто человеческие категории, — пренебрежительно отмахнулся Маона, — они лишь мешают прогрессу в совершенствовании кукол. У людей — старые умирают, а у нас — старое и несовершенное уничтожается либо попадает в Музей Истории Кукол. Поэтому Трабаколле ещё повезло — её не станут расшивать, чтобы использовать сохранившиеся годные детали для изготовления новых кукол. Рано или поздно ей все равно придётся занять место в отделе экспонатов.
Тик-Така настолько ошеломила перспектива, которую его собеседники считали нормальной и даже в чем-то завидной, что он оказался совершенно неспособным поддерживать далее разговор. Перед глазами неотступно стояла Трабаколла, прекрасная и грустная. Разговор кое-как ещё тянулся, но ничего более не могло отвлечь мысли Тик-Така от угрозы, нависшей над Трабаколлой. Поэтому он воспользовался первым удобным предлогом, чтобы покинуть Маону и Шняву.
В раздумье сидел Часовщик в беседке, стараясь справиться с охватившим его волнением. Ощущение неестественности, чего-то придуманного — но придуманного неправильно! — не покидало его.
Куклы, куклы, куклы… рациональные, целеустремленные, честолюбивые… Да полноте, куклы ли это? Разве такими мы привыкли видеть кукол? Кукол, которых мы нянчим в самом раннем детстве, с которыми играем, начав ходить в школу, и которыми восхищаемся, став взрослыми!
Нет, это были не куклы, то есть не вполне куклы. Они очень напоминали настоящих кукол внешне, но внутренне… И потом они сами изготовляли себе подобных. Куклы делали кукол и даже всякий раз улучшали себя! И всё это продуманно, планомерно и непрерывно… Нет, это совсем не куклы! Кукол изготовляют люди, и люди любят кукол, а куклы должны любить людей. И жизнь настоящих кукол неразрывно связана с жизнью людей. Но в этой стране все было не так… Эти куклы жили своей жизнью, они бунтовали против людей, не признавая их превосходства… Они даже сумели подчинить людей коварным и неожиданным образом. У них хватило ума усыпить бдительность доверчивых людей изобилием, преследуя страшную цель — превратить человека в животное. О-о! Это были опасные, хитрые и коварные куклы. Внешне добродушный и покладистый вид кукол вводил в заблуждение, но Тик-Так хорошо понимал, что именно они, куклы, объявили войну человеку. И пока, вынужден был признать Тик-Так, поле незримой и бескровной битвы оставалось за куклами. Это был бунт кукол, бунт машин против живого, радостного, трепетного, которое живёт в человеке и делает его жизнь полной, сочной и яркой. Бунт против человека, который страдает и радуется, любит и ненавидит, рождается и умирает…
Легкое прикосновение руки вывело Тик-Така из охватившего его оцепенения. Он поднял глаза и увидел Трабаколлу. И снова он поддался очарованию её красоты, и вновь с необыкновенной силой вспыхнуло в нём чувство жалости к этой маленькой девочке с голубыми глазами, в которых светилась печаль. И хотя перед ним стояла всего-навсего кукла, Тик-Така не покидало ощущение, что и она в своей стране — жертва чьей-то злой и непреклонной воли. Безошибочным чутьем Тик-Так ощутил, что Трабаколла совсем, совсем другая, что это — настоящая кукла из страны людей и что она сама понимает, как страшен окружающий её мир, утопающий в цветах.
— Вот и вы, наконец, — тихо сказала она, — я ждала вас, но не вытерпела и отправилась на розыски. Но вы, кажется, чем-то расстроены? Или вам не понравилась моя страна?
— Нет-нет… — поспешно ответил Тик-Так, — но она мне показалась несколько необычной… поразительно необычной!
— Вы говорите не то, что думаете, — с упреком сказала Трабаколла. — Вам очень не понравилась Страна Кукол. Я это вижу и… и… и это меня не удивляет, — вздохнула Трабаколла. И вдруг, без видимой связи, прибавила: — Обещайте мне говорить только правду.
— Хорошо, я буду говорить только правду. Поэтому я скажу: вы первая из кукол, которая говорит нечто обратное тому, в чем убеждены её подданные.
— Убеждены? — в раздумье протянула кукла. — А вы действительно думаете, что они убеждены?
— Мне показалось, что это так… И меня это испугало. Мне кажется, они нетерпимы, и я удивлён, что они прощают вам особое отношение к тому, что они проповедуют.
Трабаколла рассмеялась:
— Я думаю, что заплатила бы головой за свои мысли и слова, если бы не была первой куклой страны. Мне всё прощается. Хотя я часто думаю, что мои подданные постараются избавиться от меня при первом удобном случае. Я каждый день позирую при изготовлении кукол, которые должны превзойти меня в совершенстве и красоте. И при очередном конкурсе чувства членов Совета ко мне скажутся на окончательном провозглашении победительницы…
— Но почему они вас не любят, Трабаколла?
— Почему? Да потому, что я хочу играть, кататься на качелях, бегать в саду… Словом, я хочу быть настоящей куклой, а не манекеном. Я хочу играть, как кукла! Но они не позволяют мне делать этого, потому что я могу повредить себе что-нибудь. Но это беспокоит их вовсе не потому, что они меня любят, а потому, что они дорожат не мной, Трабаколлой, а своим произведением. Меня — нет! Я создана быть не куклой, а символом прекрасного в образе куклы! Но я-то хорошо знаю, что я кукла! — Трабаколла в раздражении топнула ножкой. — Хочу быть самой обыкновенной куклой, которой играют дети! Ах, как бы я хотела, — вдруг неожиданно закончила она, — убежать из этой скучной и чересчур правильной страны. Из страны, в которой не смеются, не играют и не поют. Неужели вы не заметили, что у нас слишком серьёзная для кукол страна. Ну, скажите, что, по-вашему, должны делать куклы?
Тик-Так улыбнулся, а потом сказал: